С каждым днем Месье становился все невыносимее и не только по отношению к жене, но и по отношению к брату-королю, выказывая свои обиды все более дерзко.

Так, на балу у королевы, когда Мадам танцевала с королем, а после танца они отошли в сторону, продолжая вести разговор, Месье, фыркнув, дал волю своему раздражению. Он во всеуслышание заявил, что ему скучно, и он желает вернуться к себе в Новый замок. И приказал жене следовать за ним.

— Какая муха вас укусила, милый брат? — недовольно осведомился Людовик, нахмурив брови. — Если вы устали, так пойдите и отдохните!

— Именно это я и собираюсь сделать! Идемте, Мадам!

— Оставьте Мадам в покое. Нам нужно поговорить с ней об очень серьезных вещах.

— Ну так поговорим! Меня тоже очень интересуют серьезные вещи! — заявил Филипп с наглой ухмылкой.

— Брат, мне кажется, вы забываетесь!

Месье тут же перешел на жалобный тон и заскулил:

— Я? Я хочу быть всего-навсего хозяином в собственном доме! Но если Мадам это не устраивает, то делать ей у меня нечего. Удерживать я ее не собираюсь и готов отправить обратно в Англию!

— Чудесная мысль! Я тоже подумываю о том, чтобы послать ее в Англию к королю Карлу, который так любит свою сестру. Думаю, они договорились бы об условиях одного весьма полезного соглашения.

— В таком случае я поеду вместе с ней!

— Нет, мой дорогой брат. Все получит иную окраску. Наша с вами родственная связь в этом случае должна отойти в тень.

Не было никаких сомнений, что Месье готов вспыхнуть вновь и продолжить ссору, но тут к нему подошли шевалье де Лоррен и маркиз д’Эффья, взяли его под руки каждый со своей стороны и стали любезно просить короля не позволять Месье портить такой прелестный бал. Король покивал им с улыбкой, и размолвка, казалось, на этом кончилась.

Однако многие, в том числе Изабель и госпожа де Лафайет, наблюдали за этой сценой с немалым беспокойством. Про себя они спрашивали, не выпил ли Месье лишнего, так как обычно на праздниках он бывал всегда любезен и оживлен, особенно когда мог показать свое новое украшение. Радовало его всегда и приобретение какой-нибудь новой драгоценной вещицы для замка Сен-Клу, заботы о котором занимали три четверти его времени. Все с облегчением вздохнули, когда на этот раз все обошлось.

Буря разразилась по поводу Лангрской епархии после того, как скоропостижно скончался ее епископ Луи Барбье де Ларивьер, который был еще к тому же и духовником Мадам. Кроме епархии, у епископа было еще два богатых аббатства, расположенных на землях Месье, и шевалье де Лоррен пожелал, чтобы доходы с них отныне поступали к нему. В те времена такое распределение доходов было делом вполне обычным, и шевалье получил бы то, что хотел, если бы ограничился деньгами. Но он пожелал также и титул, а вот это было уже невозможно. К несчастью, красавчик де Лоррен, когда ему чего-то хотелось, прекрасно знал, как обойтись с Месье. Но его способности не распространялись на короля. Король ответил твердым отказом. Месье впал в страшный гнев, и на этот раз обрушил его на брата, запретив жене видеться с Людовиком. Людовик всерьез рассердился, и тридцатого января 1670 года он приказал арестовать шевалье де Лоррена. Арест он поручил графу д’Эйену, сыну герцога де Ноайя, лейтенанту королевской гвардии, сопровождал которого из целей особой предосторожности граф де Лозен.

Ярость Месье трудно было себе представить. Он удостоил брата одной из тех сцен, какие умел устраивать только он и которых боялся даже Людовик. Он устроил ее в присутствии Мадам и приказал ей отправляться в свои покои и не покидать их до тех пор, пока шевалье не выйдет из Бастилии.

— Шевалье не будет заключен в Бастилию, где вы будете пропадать с утра до ночи, не боясь подвергнуть себя насмешкам, — сухо отрезал король.

— А куда же он отправится? Куда вы его заточите?

— Он отправится в крепость Пьер-Ансиз неподалеку от Лиона…

Месье побледнел, словно теряя сознание.