— Пусть новый наш учебный год… — икала я, лихорадочно пытаясь что-то изобразить в качестве финала своего выступления. — Вам много счастья принесет! Гирлянды и хлопушки, под елочкой — игрушки… Ой! Поздравляю вас с новым годом! Мы сделаем все возможное, чтобы воспитать из них достойных королей! Именно переворот в системе образования — путь к короне! Да! Мы устроим переворот…

Я даже подняла дрожащую руку вверх, потрясая кулаком, мол, мы тут не просто так зарплату получаем! Я-то уж точно!

— Дворцовый переворот? — ужаснулся лысый король, которому подобострастно утирали пот со лба. — Подговаривать моего сына на переворот? Казнить ее! Немедленно!

— Но, сир, но Академия не под нашей юрисдикцией! — оправдывался слуга, пригибаясь от тумаков, но тут же пропуская болезненный пинок королевским сапогом.

— Хорошо, мы сделаем все возможное, чтобы воспитать из них просто людей! — у меня дрожали колени, а сердце билось, как загнанная в угол мышь.

— Простолюдинов?!! — взбеленился бородатый толстяк, чуть не уронив корону на пол. Слуга поддержал ее на лысеющей голове, пока его величество багровел от возмущения и размахивал руками, как ветряная мельница.

— Вам нельзя нервничать! У вас обостриться… — шептали слуги, пригибаясь, пока их государь бушевал и топал ногами.

— Да если бы не проклятие, которое падет на голову тем, кто не отдаст принца учиться, ноги бы моего сына не было бы в этой Академии! — выкрикнул какой-то бородач. В зале стоял такой гул, такие крики, что хотелось провалиться сквозь землю.

— А я же говорил, — послышался знакомый, преисполненный яда, голос за спиной.

— Нужно было начинать с «достопочтенные короли и королевы, да пребудут с вами долгие лета правления, да воцарится благоденствие на землях ваших, да не оскудеет казна… Про королевское достоинство и образование…», — ворчал хриплый голос.

— Дети — наше будущее! — прокричала я, чувствуя, как по спине потек холодный пот. — Я двумя руками возьмусь за их королевские достоинства…. Точнее… Одной рукой за образование, другой — за достоинство! Мы…

Я подняла руки для убедительности, вспоминая своего ректора. Чья-то королева-мать упала в обморок, срочно требуя нюхательные соли с лавандой.

Ржущие, как кони принцы, внезапно побледнели так, словно я потрясаю оторванными достоинствами предыдущего выпуска.

— Короче! Мы рады принять их в члены нашей Академии! Вы меня неправильно поняли! Я не собираюсь с ними спать! Успокойтесь! Я прошу вас! — сдалась я, понимая, что это — провал.

— Да, лучше бы мы того немого, который заблудился в лесу, взяли! Я, наверное, пойду, а то что-то скучно! Мне еще настойку паслена пить, — послышался ленивый голос позади меня.

— Согласна, — хрипло и как-то обреченно вздохнула позади меня Мадемуазель Шарман. — Я здесь на полставки, потому что одной ногой в могиле. Девственность я давно потеряла, честь и совесть — тоже. Так что терять мне уже нечего…

— Да, кандидатура была в самый раз, — усмехнулся голос позади меня. По залу растекался запах лаванды. «Да не эти! Дура набитая! Другие!» — визжала королева в синем платье, в очередной раз падая в обморок.

— А что? Эльвинг овдовел? Или это его сын? Не могу понять! — послышался кокетливый скрип. Со своих позиций, судя по кряхтению, выдвигалась куртизанка-партизанка. — Помнится, любил, когда в простыне дырочка. Сам проковыряет, потом накинет на тебя, дескать, через простыню изменой не считается…

Белокурый «дырочка в простыне» стоял со скучающим видом рядом, закатывая зеленые глаза, поглядывая на своего разбушевавшегося папашу.

— Подавайте карету! — топал ногой толстый бородатый король, свирепо сопя. — Быстро подать карету! Ни минуты мы здесь оставаться не намерены! Ни минуты!