— Еще раз спрашиваю, — ровно спросил его Самослав. — Вопрос был с подвохом, и ты с ответом не угадал. Впредь тебе урок. Если узнаю, что врать мне пытаешься, то жупаном тебе не бывать. Ни тебе, ни детям твоим, ни внукам.
— Боятся люди, — тут же сориентировался Любуш. Он был весьма неглуп, но рабские привычки вытравить оказалось непросто. Хочет высокое начальство правду слышать, ну пусть слушает. У него, Любуша этой самой правды столько, что хоть лопатой грузи. — Не понимают они тебя. А люди всегда боятся того, чего не понимают.
— Я же зерно им дал, — удивился князь.
— Из-за этого они тебя еще больше бояться стали, — пожал плечами Любуш. — Что это за новый хан такой, который не берет, а дает? Как бы кровью заплакать не пришлось за то зерно проклятое.
— Вот так? — задумался Само. — А если сказать, что то зерно в долг дадено?
— Так гораздо лучше будет, — уверенно кивнул жупан. — А еще лучше с резами[8]. Скажем, третью часть. А потом мы резы до десятой доли снизим, и они тебе ноги целовать будут.
— Ну, будь по-твоему, — согласился князь. — Успокаивай родовичей, как умеешь. Что там с камнем?
— Рубим понемногу, — поморщился жупан. — Непросто это оказалось, даже соль твоя не помогает. Говорят люди, что не против обров эта крепость строиться будет, а чтобы земли наши в рабстве держать. Обров побили, так к чему тут такая твердыня? Чай, у нас не ромейские земли, богатств никаких нет.
— Тьфу ты, пропасть! — не выдержал князь. — Ну и чудной у вас народ! Нигде такого не бывало, как-то попроще всегда обходилось. Ну, и чего они хотят?
— Сами по себе жить хотят, — невесело усмехнулся Любуш. — Чтобы господ всадников не было, и чтобы твоих дел многоумных тоже не было. Пусть все будет по старине, как раньше было, до обров. Пусть голодно, но зато ты сам себе хозяин. Перестала земля родить, поднялся и ушел, куда глаза глядят. Хоть за Карпаты, на восход, как дулебы и радимичи сделали, хоть на юг, как сербы с хорватами, хоть на север дальний, где поморяне нынешние обосновались. Там совсем холодно, куда хуже, чем у нас, и ничего, живут как-то.
— Не будет больше такой жизни, Любуш, — покачал головой князь. — Земли пустой все меньше становится, а значит, и свободы прежней не будет. Вам такая роскошь точно не светит. Я по теплу на север войско двину, вислян примучивать. За вислянами очередь настанет ополян, мазовшан, куявов, лендзян и поморян. К морю по Висле выйти хочу. Отсюда до моря и трех недель пути нет.
— Да зачем тебе это, княже? — непритворно удивился Любуш. — Племена сильные, многолюдные. Там везде болота да леса. Войска положишь без счета, а зачем?
— Путь торговый по Висле пойдет, — туманно объяснил князь. — Тебе большего пока знать не нужно. Знай только, что земли эти богаты будут. И ты будешь богат, если по моей воле ходить будешь. Тут, вот прямо тут, центр моих земель будет. Так что никуда твой народ не денется. Уйти он, может быть, и сумеет, да только землю с собой ему не унести. Привыкайте.
— Привыкнем, — хмыкнул жупан. — Только и делаем, что привыкаем. С господами всадниками к нищете привыкли, и к твоему богатству как-нибудь привыкнем. Если только доживем до него, княже, до богатства этого.
Жупан давно уже откланялся, а Самослав все смотрел в одну точку, переваривая сказанное им. Надо останавливаться! Не нужны больше новые земли. У него этой земли столько, что девать некуда. И народ собрался разный. И бавары, и лангобарды, и словен без счета, и даже племена кочевников. Двигаться теперь нужно аккуратно, принимая под крыло только тех, кто просится сам. Иначе в клочья разорвет молодую державу, сшитую на живую нитку. Ведь она вся на нем одном держится. А насчет ляхов прав жупан. Покорить те земли ой как непросто будет, да и зачем они? Торговый путь пробить до Балтики? Так для этого не нужно племена завоевывать. Пусть живут, как жили. Соль, железо им продавать — все по полной цене, да еще и чужих купцов не пускать туда. И пошлины с них тоже полные брать, не как со своих. Небольшие фактории в тех землях ставить, за крепким частоколом. Ну, а для непонятливых — короткие, точечные карательные походы. Не станет он эти земли присоединять, надо сыну что-нибудь оставить.
Глава 3
Ноябрь 627 года. Провинция Армения первая. Империя.
Патрикий Александр читал донесение из столицы. Евнухи из его ведомства, умирающие от зависти к успехам доместика Стефана, нарыли кое-что интересное. Первый же купеческий караван, который пришел через Фракию, принес новости, которые переполошили всю его канцелярию. Оказывается, пропавший наследник короля Теодориха Бургундского жив и здоров. Он вначале прятался со своим слугой в землях мораван, а потом, когда слуга умер, его за немалую мзду, под видом сына от наложницы спрятал у себя один из мелких аварских ханов. Этот самый хан, напившись допьяна, похвалился об этом купцам из Санса. Те своими глазами того парня видели, и золото из королевской казны видели тоже. Тот юноша на короля Теодориха оказался весьма похож. В этом поклялся уважаемый купец из Бургундии, который того короля хорошо помнил. Парень этот, хоть и вырос в дикой глуши, на латыни и на языке франков говорит свободно. И это оказалось последней каплей, которая убедила патрикия в правдивости этого рассказа. И, впрямь, откуда мальчишка из аварского кочевья мог знать эти языки? Он мог их знать только в одном случае, если разговаривал на них со своим слугой. А ведь протоасикрит прекрасно помнил ту историю. Это было довольно давно, но беглых королей ищут нечасто. Тот, как сквозь землю провалился, высадившись с корабля в Равенне, и постепенно о нем позабыли. Видимо, верный слуга провел его через всю Италию, раздираемую войнами и грабежами, перевалил через Альпы, а потом прошел через глухие леса в Моравию, где и жил в полной неизвестности, пока не умер.
Патрикий глубоко задумался. История просто невероятная, достойная мифов дотла разоренной склавинами Греции. Но, чем черт не шутит? С Гундовальдом ведь все неплохо получилось! Так почему бы не повторить? Надо напомнить о себе государю, как только представится удобный случай. Ведь его собственная звезда стала тускнеть на фоне побед ничтожного выскочки, обласканного Августой. Того засыпали наградами с головы до ног, и даже сам патрикий был вынужден публично объявить ему свое благоволение. У него не было выхода, ведь операция с архонтом Самославом была проведена просто блестяще. Сам император хохотал до слез, когда читал донесение брата. Надо же! Поставить на кон пятьдесят тысяч солидов и выиграть! На редкость отчаянный парень этот Стефан. А Благочестивая Августа, чтоб ее черти драли в аду раскаленными крючьями, ходит теперь довольная, как кошка, укравшая еду с хозяйского стола.
А может быть, все это просто запредельное, отчаянное вранье? Вдруг это какой-то хитрый ход, смысла которого никто пока не может понять? Чутье патрикия Александра било тревогу, но сделать он ничего не мог. Доместик Стефан вышел из этой игры победителем, а значит, он пока неприкасаем.