Розалина легко усмехнулась, но улыбка вышла невеселой:

– Женщины заперты в четырех стенах своего дома, но мы болтаем друг с другом – что нам еще остается! Я попросила свою служанку рассказать мне последние сплетни об Орделаффи, а учитывая, что Тибальт умер и они его больше не боятся… словом, я узнала, что отец Меркуцио уже распорядился по поводу личного имущества своего сына и что какие-то из его вещей были переданы епископу. И я подумала, что Меркуцио мог оставить после себя какую-нибудь подсказку относительно проклятия – письма, дневники, что-нибудь.

– И что вы задумали? Отправиться туда и попытать счастья в роли вора?

– Думаете, из меня вышел бы плохой вор?

– Думаю, что в любом случае вор неопытный, – ответил я, – а неопытных новичков ловят и вешают чуть не каждый день. А если бы они поняли, что вы девушка, – тем хуже было бы для вас. Женщины, может, и заперты в четырех стенах своего дома, но это прежде всего для того, чтобы уберечь вас…

– Уберечь? – Розалина вздернула подбородок и нахмурилась, закусив губу. – Уберечь? Да вы ничего о нас не знаете, Бенволио Монтекки. Мы, женщины, живем в постоянном ужасе, а вовсе не в безопасности. Сначала нас мучают наши отцы, которые могут избить или даже убить нас по любой причине или вовсе без причины… потом мужчины, за которых мы выходим замуж, даже не зная их, и потом вынуждены выполнять любое их приказание… нас тиранят другие женщины, которые распускают слухи и сплетни, уничтожающие нас без возможности оправдаться… У вас, у мужчин, есть мечи, чтобы защитить свою честь. А у нас нет ничего. Уберечь? – Она оттолкнула меня, и я стукнулся о выступающий кирпич. – Дайте мне меч – и я сама позабочусь о своей безопасности.

– Вы же не умеете им пользоваться. – Мне показалось, что мое возражение было резонно. Но она только бросила на меня горящий взгляд:

– А если бы меня научили? Тренировали? Тогда как?

– Оружие дорого стоит…

– Так дайте мне работу – и я заработаю на него сама!

Все события этой ночи казались настолько неправдоподобными, что я уже начал думать, что сплю и сон развивается очень, очень неправильно.

Услышав вдалеке взволнованные голоса, я утащил ее поглубже в темный переулок, затем поднял шляпу и надел ей обратно на голову.

– Уберите волосы! – шепнул я ей, и она послушалась, – быстро закрутив их наверх и ничем не закрепляя, засунула под шляпу. Я скинул плащ – стражники могли его разглядеть и опознать – и бросил его на мостовую.

И мы побежали за церковь, туда, где был черный ход, которым редко пользовались, и пробрались внутрь садика через него.

– У епископа не было того, что нам нужно.

– У вас кровь, – вдруг сказала Розалина и коснулась рукой моей щеки. – Вас били.

– Это довольно болезненная маскировка – но все-таки это лучше, чем если бы меня узнали.

Я не собирался этого делать – честно, я не собирался! – но каким-то образом моя рука дотронулась до ее пальцев, и я сам не понял, как прижал их к губам.

Ее била дрожь.

– Я отведу вас домой, – сказал я. – Вас ведь очень скоро хватятся.