— Вы не станете помогать мне в поисках ребенка?
— Некого искать. Простите меня, но у меня есть отчет из больницы, свидетельство о смерти, о вскрытии, документ от коронера,[9] даже свидетельство о кремации, все подтверждает, что ваш ребенок мертв. Вы отказываетесь поверить в это, но у вас нет никаких доказательств. Совершенно очевидно, что ваше состояние нестабильно, вы подвергаете опасности ребенка.
— Вы не отберете у меня Бенджамена. Никогда!
— Или же вы намеренно стараетесь запутать дело, скрыть собственную вину и не нести ответственность за аварию. Именно к такому заключению может прийти суд.
— Вы собираетесь предъявить мне обвинение в смерти моего собственного ребенка? — Иза едва могла поверить в то, что слышала. Бенджи начал хныкать.
Инспектор смотрел на нее поверх обломков своего карандаша, не опровергая ее худших опасений. Когда он наконец заговорил, тон его стал примирительным.
— Думаю, на этом этапе, нет. Полагаю, мы могли бы обвинить вас, но я не убежден — еще не убежден, — что это принесет хоть какую-то пользу. Честно говоря, меня больше беспокоит положение Бенджамена и состояние вашей психики. Я думаю, вам действительно вредно оставаться в Уэчестере дольше, чем рекомендуют доктора.
— Что именно вы хотите сказать?
— Не испытывайте нашего терпения, не злоупотребляйте гостеприимством. Поезжайте домой, миссис Дин.
Только гораздо позднее, уже покинув полицейский участок, Иза задумалась, откуда, черт побери, инспектор так хорошо осведомлен о том, что она собирается задержаться здесь!
Иза была гораздо более осмотрительной с Барри Брайном, редактором «Уэчестерской хроники», когда в конце концов все-таки оказалась в его кабинете, чтобы выпить еще одну порцию кофе-экспрессо. Она не могла назвать это другим словом, питье, пойло. Невозможно было понять, что пенится в чашке — чай, кофе или суп из бычьих хвостов. Ко всеобщему облегчению, после длительной прогулки по городу Бенджи крепко спал.
Брайн произвел на нее впечатление «укороченного» человека, как будто огромный молот ударил по нему сверху и сплющил до такого состояния, что, казалось, он вот-вот лопнет. Макушка его лысой головы была плоской, шея — толстой, талия — необъятной, а ноги недостаточно длинными, чтобы соответствовать массивной верхней части тела. Возможно, надеялась Иза, он провел всю жизнь, пробивая лбом запертые двери. Или бился головой о стену. Скоро она узнает, которое из ее предположений верное.
Она ничего не сказала ему о Деверье и его дочери, придерживаясь версии о возможной ошибке с идентификацией в морге больницы. В противоположность инспектору Брайн все подробно записывал цветной ручкой.
— А вы поднимали этот вопрос в больнице? — спросил он, растягивая гласные, как это свойственно жителям Западной Англии.
— Конечно.
— И что они ответили?
— Предложили успокоительное и курс психотерапии.
Редактор поднял брови, но тут их прервали. Он не закрыл дверь кабинета, так что постоянное вмешательство в их разговор было неизбежно, а для него, возможно, и желательно. Молодой человек лет тридцати с мягким южно-ирландским акцентом потребовал срочно решить вопрос о каких-то фотографиях. Редактор извинился и исчез. Он отсутствовал довольно долго, а когда вернулся, вид у него был виноватый.
— Весьма сожалею, миссис Дин, у меня очень срочное дело. Даже если бы я хотел помочь, боюсь, мы мало что смогли бы сделать.
Значит, каменная стена.