Краймена заметно заинтересовало происходящее, он сел на соседнее кресло напротив, и слегка поворачиваясь из стороны в сторону, наблюдал, подперев голову кулаком. Дженкинс, кажется, услышал вопрос, да и вообще был приличного уровня ай кью, видно, что восстанавливался после пережитого, несмотря ни на что, очень быстро — лицо розовело, губы зашевелились и глаза начали моргать. Анахорет поймал себя на мысли о том, что не помнит моргал ли тот последние минут семь — ровно столько они добивались его внимания.

«Вы не видели?»

Фрай вспомнил ту фигуру в картинном зале, в том что предстояло им посетить и помрачнел.

«Не видели, Дженкинс, если испугался или болеешь, то самое время всё рассказать, потому что ты поменялся, а глаза будто не твои».

Глаза и впрямь преобразились, посмотрев на Фрая, охранник предстал в полной метаморфозе: зрачки стали по кошачьи вытянутыми, будто кривые пепельницы, а глазное яблоко, его роговица, опять-таки пронизана этими капиллярами, но вид как и всё лицо создавался даже нет, не то чтобы нездоровый или старый, или будто человек пережил посттравматический шок и тот остался в виде одной большой побочки.

«Я в порядке… Просто этот музей, он будто ожил, понимаешь? Будто живёт своей жизнью… И… Я… Много чего передумал за это время, много всего накатилось, и Нил, он будто всё знает, будто сам был здесь… Ладно, мне надо меньше летать в грёзах, я будто проваливаюсь, понимаешь, прорываюсь сквозь терновые колючки».

Фрай вспомнил тот сон, недавний кошмар, пробуждение от которого было слаще кубика рафинада.

«У нас немного времени», — ответил Фрай. «Но ты должен держать себя в руках, всем сейчас нелегко: Краймену и мне, Нил тоже сам не свой, он наверное наговорил тебе всякого… Ты сильно испугался, мы тоже, вплоть до галлюцинаций, веришь?»

«Д-д-да», — Дженкинс ещё запинался в словах. «Но поделом нам, мы заслужили, мы пройдём этот путь каждый, кто в этом, но страх, он сильнее меня, это мой бич».

Не было времени на подробности, Краймен злобно улыбался, качаясь в кресле. Мониторы показывали сетку из чёрно-серых помех. Комната была маленькой и атмосферно могла вогнать в транс, особенно после увиденного. Фрай не мог более ждать, да и помочь было нечем, понятно было одно: что-то меняет их, каждого с кем он общается, может это болезнь всеобщего масштаба? Он забрал видеорегистратор и решил подготовить Дженкинса, морально — думать и гадать было некогда, даже если ответ был банален и лежал на поверхности. Тем временем Дженкинс, кажется, приходил в себя, и всё более разумный блеск появлялся в налитых кровью глазах.

«Вот ещё что, это важно, тут привезли экспонаты — пополнение, сказали экспроприация из частных коллекций. Так вот, как бы это сказать, после стали происходить странные вещи. Привезли статуи, вазы, картины: в общем пятнадцать предметов».

«Что ты хочешь сказать? Причина в этом? Нам тоже не сладко, если ты об этом, давай ты напишешь мне в чат потом, после, обстоятельно всё опишешь, а мы с Ником покумекаем над этим, и ещё одно — на тебе теперь большая ответственность и всё теперь зависит от твоего настроя, помни или нам крышка».

Успокаивать Дженкинса не было нужды — он пришёл в себя окончательно, что касаемо молчания, то Фрай был уверен, охранник всё снесёт, но их не сдаст, собой пожертвует, но прикроет. Это было немногим, что радовало в эти минуты забвения и какой-то отрешенности от всего прочего, кроме лотов. Фрай передал регистратор Краймену, тот сунул его в портфель, предусмотрительно взятый из машины.

«Нам пора, я задумаюсь над тем, что ты сказал, и что бы это не значило, ответ поблизости, я это чувствую, буть стойким, не нервничай, на любые угрозы, говори: «Проблемы со здоровьем — центральная нервная система». И помни — закон на твоей стороне».

Фрай опять скомандовал Краймену, чтобы завязал руки-ноги и заклеил рот стойкого комнатного вояки, сам же размышлял: «Шансы есть и неплохие, главное — молчание, все мы связаны одной нитью, если не кровью». Когда дело было сделано, два подельника отправились покорять непаханные поля народного, и как принято считать, общего назначения искусства старины, хранящие тайны, и явно не дружелюбно настроенные как выясняется.

“Так начинаем здесь”, — первым по ходу движения был зал с картинами и время было на самом деле хоть отбавляй, несмотря на спешку и скупую его трату, так уж было устроено у воров “подальше положишь, поближе возьмёшь”, и “кто имеет время, тот не ждёт”, да и подобные этим пословицы были у этих товарищей на весу. Нашли быстро, картина, а точнее амфора занимала свою нишу и в общем-то ничем не выделялась на фоне экспозиции. Подошли вплотную, Фрай обратил внимание только тогда, насколько ухоженной эта амфора являлась, будто лепка выполнена несколько дней назад, блестит и отражает поверхности. “Может её предусмотрительно отлакировали», — олимпийцы и факел, который они передавали друг другу были покрашены в основном красными и синими цветами и краска, сейчас она была похожа на акрил, всегда яркий и пропускающий через себя любую влагу. Амфора выгодно выглядела среди прочей атрибутики зала и, казалось, излучала дополнительное свечение в этом и без того освещённым месте, достаточно обильно и периферийно. «Стой, что-то здесь не так и не эдак, вот она, но стоит не здесь, вводная была другая: ваза стоит четвёртой справа, а не пятой, но это она точно и название вот оно ""передача олимпийского огня""». Край перебил, наверно зачатки разума после абстинентного синдрома заставили его выйти для себя и других, пусть и поздно, зато на новый для него уровень. Можно добавить, что взаправду экзистенциальное поражение и прочие философские изыски преобразили разум данного индивида.

«Давай плясать от изображений, охрана и Ник не такие всемогущие, даже твой Ник, надо быть круглым профаном, чтобы это не понимать».

Последние две мысли: озвученная Краем и ей предшествующая, насчёт образа нынешнего мышления оного, посетили Фрая одновременно, решение лежало на поверхности — работники музея не всегда ставят охрану в известность о всех пертурбациях в залах, попросту говоря, список лотов должен быть на руках, а вот расположение иногда выпадает из виду. Об этом наш герой и задумался и через минуту стал действовать: амфору поместил в вещь мешок, аккуратно положив на дно второго рюкзака, который был взят им нарочно для этого. Нести этот лот он собрался сам во избежание отбить хрупкие ручки, расположенные у горлышка сосуда. Дело было сделано, оставалась картинная галерея, которая располагалась через зал от искомого. Проходя по второму залу Фрай услышал странный звук, будто старый бортовой самописец что-то наматывал на бобину, остановившись на мгновение, анахорет поймал себя на мысли, что звук прекратился, продолжил движение, и по новой — странный, корёжащий рассудок будто бы скрип, продолжил наматывать новые витки. “Надо будет в этом разобраться, что-то неладное творится в наших лесах, не хватало ещё услышать звук таймера, стоп так это ваза, у меня ничего нет кроме неё… Нет бред какой-то, не может быть… Начинаю винить всё что попало, не уж то по новой эти… Галлюцинации. Ладно лечение опосля, а сейчас завершающие штрихи…” Звук и вправду раздавался из затылочной области и сложно было недооценивать как и переоценить данное явление здесь и сейчас. Ещё сложнее выбрать, он ли болен или это рюкзак играет с ним в прятки.

“Ты ничего не слышишь, Краймен?”

“Нет и не хочу”.