По пыльной улице деревни, вдоль кривого забора, шагал солдат вермахта. Обмундирование цвета "фельдграу", ремни амуниции, подсумки и алюминиевая фляга в войлочном чехле - все было аккуратно пригнано и не топорщилось. Характерной формы каска висела на правом локте, а в левой руке был зажат свернутый из старой газеты кулек, наполненный жареными семечками. Дорожная пыль уже основательно припудрила короткие сапоги. Но солдат не обращал на это внимание, продолжая увлеченно лакомиться семечками. Сплевываемая черная шелуха по баллистическим траекториям разлеталась в разные стороны.

Навстречу ему медленно шел пожилой мужчина, тяжело опирающийся на металлическую палку. Темный пиджак и брюки, заправленные в стоптанные сапоги, составляли его наряд. Капли пота бороздили морщинистое лицо, покрытое седой щетиной. В цветастой полотняной сумке, свисавшей с плеча на длинных лямках, что-то стеклянно звякало. Солдат вежливо кивнул, свернул на обочину, пропуская деда, и не снижая скорости, продолжил свой путь. Мужчина, остановившись, поглядел ему вслед, задумчиво качая седой головой и бормоча беззубым ртом.

Солнце уже опускалось к горизонту. Обычно в это время деревня затихала, готовясь ко сну. Однако сейчас, наверное, все население небольшого населенного пункта собралось у края выгона, наблюдая за происходящим. Бурная деятельность кипела на поле за околицей. Разворачивались большие палатки, устанавливались прожектора, тянулись кабели. Взмыленные люди в комбинезонах тащили во всех направлениях ящики, тюки и свертки. Из больших автобусов выгружались солдаты в форме вермахта и Красной Армии. Тяжелый трейлер, повинуясь взмахам рук помощника водителя, аккуратно пятился задним ходом. На трейлере под брезентом громоздилась туша танка. Дети, привезенные на летние каникулы к бабушкам и дедушкам, первые оказались в курсе происходящего:

- Киношники приехали! Кино снимать будут! Про войну!...

Семен Алексеевич Чекунов, а по деревенски - просто Лексеич, глядел на образовавшийся "муравейник", опершись на свою клюшку сделанную из лыжной палки. В деревню он пришел, чтобы навестить своего старого друга. В его возрасте и поход за три километра был событием. Да и не так уж и много осталось их - друзей и приятелей. Вот и сам Лексеич жил один в своем старом доме. Умерла жена, разъехались дети, лишь иногда навещая отца. Скучно одному. Хоть и без дела не посидишь - не город, чай. Хозяйство, оно присмотра требует, да и руки нужно прикладывать. Воды наносить, живность домашнюю накормить, себе чего-нибудь сготовить. Но и поговорить с живой душой иногда хочется. Не с телевизором же балакать? Вот и собрался Лексеич в соседнюю деревню, взяв с собой бутылку "беленькой" да банку с солеными грибами. Нехорошо как-то с пустыми руками в гости ходить.

Что ж, дошел. Посидели, поговорили. За разговором "раздавили" бутылочку. Много ли надо старикам? Рассказал Лексеич про встреченного на улице "немца". Посмеялись. Друг то, Лексеичев, сам не воевал. Молод слишком был. В 46-м в армию взяли. А ровесников Лексеича уже и не осталось никого. Кто с войны не пришел, кто потом умер. Лексеич теперь последний солдат той войны, на все четыре окрестные деревни. Вот так вот.

А потом решили сходить вместе на поле, глянуть - что там строят. А на поле - пыль столбом! Торопятся до темноты успеть. И совсем было собрались деды домой идти, да только знакомый звук полоснул Лексеича как ножом по сердцу. Застыл старый шофер, глядя как, покачиваясь на ухабах и подвывая шестернями заднего моста, на поле въезжает покрытый пылью грузовик ЗиС-5. "Трехтонка". Или как его называли водители - "Захар", а ещё уважительнее - "Захар Иванович". А за ним - и "полуторка", ГАЗ-АА, объявилась. И "Эмочка", ГАЗ-М1, остановилась в одном ряду с остальными. Мотоциклы притарахтели, серые, немецкие видать. Да и грузовик, такой же, пискнул тормозами останавливаясь. Шофера вылезли из кабин. Кто в джинсах и рубашках, а кто и в красноармейской форме. Откинули у ЗиСа створки капота, закопошились вокруг машины. И так все это напомнило Лексеичу то время, когда сам он был молоденьким красноармейцем и ездил на таком же ЗиСе, что защемило сердце у старика. Но, подойти к машинам постеснялся: молодые, обматерят еще, скажут - куда, старый пень, лезешь.

Да, теперь - старый пень. А когда-то, летом второго послевоенного года, возвращался по этой дороге в родную деревню молодой, двадцати четырех лет от роду, бравый старшина. Легко мерили пыльный проселок крепкие сапоги. Полупустой "сидор" не оттягивал привычное плечо. Не привыкать было ему километры шагать, даром, что водителем служил. Вот только, чем ближе к деревне, тем медленнее шел старшина. Тяжелый груз давил душу демобилизованного водителя отдельного истребительно-противотанкового полка.

Весной 41-го года, с песнями и под гармошку, уходили в армию деревенские призывники. Молодые, малость хмельные. Грузились в колхозную полуторку, кричали провожающим что-то ободряющее. А около переднего борта, раньше всех, заняв самые удобные места, сидели два неразлучных друга - Семка и Женька, обняв тощие "сидоры" со сменой белья, кружкой-ложкой, да нехитрой деревенской снедью. Дальше был Ленинград, воинская учеба, и - война...

...Как вчера, помнились тот лес, где сгрудились прижатые к реке части окруженного стрелкового корпуса. И ранение друга. Осколочное ранение, после которого Женьку и других раненых Семен отвез на своем ЗиСе в медсанбат.

... Обескровленное лицо Женьки, лежавшего на подстеленном лапнике. Друг был без сознания и Семен даже не смог попрощаться с ним, нужно было отправляться в обратный рейс.

...Выход из окружения, долгая дорога по лесам без компаса и продуктов. Переход еще неустановившейся линии фронта. Переформирование. И слова капитана-медика, встреченного около штаба: "По приказу командования, тяжело раненные были оставлены на присмотр местного населения".

Как сказать теперь об этом матери Женьки?

Когда вошел в деревню, сапоги сами понесли к родительской избе. Но, пересилил себя, свернул к соседской калитке. Скрипнула покосившаяся дверка, сколоченная из серых досок, и старшина шагнул на двор. Тот самый двор что снился ночами наравне с родительским. Двор, откуда Женька ушел на войну.

Пожилая женщина в темном платье распрямилась над корытом с замоченными половиками, стряхивая мыльную пену с рук. Близоруко щурясь, глянула в лицо пришельцу неузнавающим взглядом.

Каждый следующий шаг давался тяжелее, чем предыдущий:

- Здравствуйте тетя Маруся. Это я, Семен...