- Северус, что с ним? Это может быть аллергическая реакция на компонент зелья?

- Нет, Драко. Это… - Снейп замолчал, оглушенный воспоминаниями.

«Снова! - думал он. - Кошмары вернулись. Значит, они так и не прошли окончательно. А я надеялся, что они прекратились навсегда, что я смог избавить его от них. Интересно, за эти пять лет они появлялись? Вполне возможно, что сейчас во всем виновата авария. Бедный мальчик!»

Снейп пристально смотрел на метавшегося в горячке Дэниела, но было заметно, что его мысли витают где-то далеко. У Малфоя создалось впечатление, что профессор ожидал такого поворота событий и теперь не был удивлен представшей его взору картиной.

- Это приступ, - продолжил Северус. - И ни одно зелье тут не поможет…

- Неужели совсем ничего нельзя сделать? - Драко не мог поверить той обреченности, которая звучала в голосе Снейпа. - Должно же быть какое-то средство, чтобы прекратить это.

- Просто будь рядом с ним, - профессор перевел взгляд на Малфоя. - Это единственное, чем ты можешь помочь.

- Ты уже сталкивался с подобным?

- Да… И еще одно. У него могут открыться раны. Не старайся их залечить, сейчас это может повредить, лишь протирай слабо разбавленной настойкой цветков ромашки. Как только мое присутствие в Хогвартсе перестанет быть острой необходимостью, я приготовлю и привезу зелье. Его все равно можно будет принимать не раньше завтрашнего дня.

- Что-то случилось в школе?

- Да, на МакГонагалл напали, и я готовлю противоядие. Сам понимаешь, что сейчас я просто не могу быть у вас. А ты справишься и сам. В этом нет ничего сложного.

- Северус, что происходит? - голос Драко слегка дрожал, а глаза были широко открыты, и в них явно читался ужас. - Он ведь не умрет?

- Все будет в порядке, не беспокойся. Извини, но мне пора, - с этими словами профессор Снейп исчез из камина.

Глава 9. Призраки.

Боль. Жгучая, сверлящая, надсадная, нестерпимая. Весь мир состоит только из боли. Перед глазами расплываются круги, которые переливаются всеми цветами радуги, голова раскалывается, будто изнутри ее пытаются разбить молотом, а все тело словно выкручивают спиралью и при этом протыкают раскаленным железным прутом.

Внезапно эта агония сменяется полнейшим штилем, черным, как южная ночь, но это не приносит покоя, потому что все прежние ощущения затмевает страх. Животный страх, который с ног до головы опутывает своими склизкими щупальцами, замораживает кровь и заставляет забыть обо всем на свете.

Но этот страх не абстрактный, он имеет вполне определенное выражение. Смех. Жуткий, противный, скрипучий, надрывный, царапающий нервы. Он льется из небытия, окружая со всех сторон, отдаваясь в каждой клетке тела. Издевательский хохот врага, причиняющий не меньшие страдания, чем были только что. Но эта боль уже не физическая, а моральная.

Вскоре смех потихоньку начинает стихать, будто удаляется, гаснет во тьме. Чьи-то нежные объятия, ласковые руки защищают, ограждают от боли, от страха, от всех невзгод. Тихий шепот, словно нить Ариадны выводящий из пучины безумия. Хочется прижаться к этому человеку, найти в нем тихую гавань, как бы избито это ни звучало.

Но через какое-то время все начинается сначала - агония пытки, ужасающий смех и успокаивающее тепло того, кто находится рядом. И так до бесконечности, как на дьявольской карусели. И при этом стойкое ощущение дежавю - где-то и когда-то это все уже происходило…

* * *