– Дело не в этом. Если что-то не оговорено заранее, Эдвард менять ничего не станет. Если только какая-то деталь не смутит его самого. Однажды он три месяца перестраивал крышу летнего дома, чтобы сделать ее на четыре фута ниже.

– Каково это – работать на перфекциониста? – спрашиваю я. Похоже, я перешла черту, потому что брюнетка холодно мне улыбается и уходит.

Продолжаю следить за ссорой – точнее, за тирадой, потому что Эдвард Монкфорд в происходящем практически не участвует. Он позволяет злости второго мужчины омывать себя, как волны омывают скалу, и лицо его не выражает ничего, кроме вежливой заинтересованности. Наконец дверь распахивается, и клиент, топая и бормоча себе под нос, уходит. Супруга еле поспевает за ним на высоких каблуках. Монкфорд выходит последним. Я встаю и оправляю платье. Я долго думала перед встречей и остановилась на «Прада»: темно-синее, с плиссированной юбкой чуть ниже колен. Не вызывающе.

– Джейн Кавендиш, – напоминает архитектору помощница.

Он поворачивается и смотрит на меня удивленно, даже встревоженно – словно ожидал увидеть кого-то другого. Это проходит, и он протягивает мне руку.

– Джейн. Разумеется. Идемте.

С этим мужчиной я бы переспала. Я с ним только поздоровалась, а уже поняла, что какая-то часть меня, неподвластная сознанию, уже вынесла суждение. Он придерживает для меня дверь, и даже этот простой, будничный жест вежливости кажется каким-то значительным.

Мы садимся друг напротив друга за длинный стеклянный стол, почти весь занятый моделью небольшого городка. Его взгляд скользит по моему лицу. Сперва я посчитала его просто привлекательным мужчиной, но теперь я вижу его вблизи. У него пронзительные бледно-голубые глаза. Я знаю, что ему нет и сорока, но в уголках глаз уже собрались морщинки. Смеховые морщины, как называла их моя бабушка. Но лицо Эдварда Монкфорда они делают резким, почти хищным.

– Вы победили? – спрашиваю я, нарушая молчание.

– Кого? – Он как будто очнулся.

– В споре.

– Ах, вы об этом. – Он с улыбкой пожимает плечами, и черты лица его моментально смягчаются. – Мои дома предъявляют к людям требования, Джейн. Я не считаю их непереносимыми, к тому же эти требования с лихвой искупаются. В каком-то смысле, мне кажется, вы поэтому и пришли.

– Правда?

Он кивает.

– Дэвид, мой партнер в области технологий, называет это ПООП – в переводе со специального это «Пользовательский опыт». Как вы уже знаете из договора об аренде, мы собираем данные из дома на Фолгейт-стрит, чтобы улучшить пользовательский опыт других клиентов.

Правду сказать, я только по диагонали проглядела большую часть договора, занимавшего двенадцать страниц мелкого шрифта. – Какого рода данные?

Он снова пожимает широкими худыми плечами.

– В основном метаданные. Какими комнатами вы чаще всего пользуетесь, например. Еще время от времени мы будем просить вас заново заполнить анкету, чтобы посмотреть, на какие вопросы вы ответите иначе.

– Это я переживу. – Я умолкаю, понимая, что это могло прозвучать слишком самоуверенно. – Если, конечно, представится случай.

– Хорошо. – Эдвард Монкфорд тянется к подносу, на котором стоят чашки с кофе, молочник и сахарница с кубиками в бумажных обертках. Он рассеянно перекладывает сахар, спрямляя углы, пока не получается идеальный куб вроде кубика Рубика. Затем он разворачивает чашки ручками в одну сторону. – Я даже могу попросить вас встретиться кое с кем из наших клиентов, помочь убедить их, что отсутствие плиты «Ага» и шкафчика со спортивными наградами – еще не конец света. – Он снова улыбается с легким прищуром, и у меня немного слабеют коленки. Это на меня не похоже, думаю я, и затем: а это взаимно? Я чуть-чуть улыбаюсь ему, поощрительно, в ответ.