— Мы приехали за женщиной, известной как Мария.

В толпе раздался женский вскрик, и площадь тут же огласилась причитаниями. Ухмылка Гота стала чуть шире: эти звуки ласкали его слух.

— Она Чувствующая! — громко прокричал он, перекрывая шум. — И ей нет места в нашем обществе! Именем Его величества короля Лориса я налагаю на нее арест. Немедленно приведите сюда эту женщину… или ваша деревня будет сожжена.

Все взгляды обратились к четырем женщинам. Старшая, рыдая, упала в пыль и, ломая руки, в бессилии выкрикивала проклятья. Это развеселило Инквизиторов. Когда две другие женщины, явно ее дочери, сжали друг друга в объятьях и заплакали, всадники начали ухмыляться открыто. И лишь младшая, молоденькая дурнушка, стояла неподвижно. Ее темные с поволокой глаза сурово и неотрывно смотрели на Гота.

Тор чувствовал, как в ней растет сила. Откуда? Девушка казалась такой хрупкой… Это напоминало напор воды, готовой вот-вот прорвать плотину. Еще миг — и волна мощи обрушится на Инквизитора. И в этот миг Тор услышал голос. Спокойный, глубокий, он звучал прямо у него в голове, хотя слова были обращены не к нему.

«Это не поможет, Мария. Архалит надежно их защищает. Иди спокойно, и тогда твои сестры и мать останутся живы. Если ты станешь сопротивляться, то у него будет повод убить и тебя, и твою семью. А он хочет именно этого».

Голос звучал уверенно, но мягко.

Тору показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он растерянно огляделся. Кто это говорит? Кто на такое способен? Не понимая толком, что творит, юноша мысленно обшаривал окружающее пространство — так тычут прутиком в землю, надеясь обнаружить кротовину… пока не вернулся к старику.

Через долю секунды, в ужасе от содеянного, Тор шарахнулся назад. Слишком поздно. Незнакомец изменился в лице: несомненно, он был потрясен. Юноша отвел глаза и заставил себя смотреть на Марию, которую подвели к Готу. Двое всадников в черном и пурпурном пытались поставить ее на колени. Но старику не понадобилось много времени, чтобы найти того, кто его обнаружил.

Взгляд лекаря прожигал Тору висок. Да, это именно Меркуд. Именно он мысленно говорил с Марией. Бежать отсюда, быстрее… Нет, это слишком рискованно. Как он мог так сглупить? Столько лет держать себя в узде — и вот… Инквизиторы, похоже, ничего не заметили. Однако Тор знал, что отныне отмечен клеймом, от которого уже не удастся избавиться. Тот, кто поставил на нем эту метку, по-настоящему искушен в Искусстве Силы — не в пример ему самому. И способен скрывать свое умение, как и он.

— Идем отсюда, отец, — пробормотал Тор, поспешно наклонился, чтобы подобрать рассыпанные перья и пергамент, и виновато кивнул Вдове Элай. Но та была настолько захвачена отвратительной сценой, которая происходила на площади, что забыла, наверно, даже о своем бедре.

— Торкин… — Джион Гинт схватил сына за руку. — Он ожидает, что мы будем присутствовать при клеймении. Мне это тоже не нравится, но мы должны остаться, иначе нам тоже достанется.

Тор посмотрел на Меркуда. На этот раз их взгляды встретились. На лице старика все еще было написано удивление.

В это время Гот рассказывал собравшимся, как ему удалось найти Чувствующую, и выразил удивление по поводу ее глупости, поскольку она использовала свой дар так неосторожно. Наконец повествование было закончено.

— Приступайте! — скомандовал он.

У Марии началась истерика. Она вырывалась и царапалась, потом попыталась прибегнуть к волшебству. Однако, как и предупреждал Меркуд, и Инквизиторы, и их лошади были защищены таинственным архалитом. Он не просто отражал ее удары, но и возвращал их обратно.

Тор не мог дольше наблюдать ее муки. Не долго думая, он собрал силу и представил, что швыряет ее, как снежок. Девушка безвольно осела на землю. Старик на вороном коне явно понял, что это произошло не просто так: Тор ощутил его ужас, но не осмелился снова поднять глаза. Мать Марии взывала к богам, моля их покарать негодяев, которые отняли у нее дочь.

Ее услышал лишь Тор. Инквизитор Гот был слишком увлечен, наблюдая за расправой. Один из его подручных достал из мешка что-то вроде уздечки из сыромятной кожи, на которой сиял большой овальный камень. Двое других по-прежнему прижимали обмякшее тело Марии к земле, в чем уже не было необходимости, а еще один приподнял ей голову. Рус натянул на нее уздечку. Это была самая настоящая уздечка, даже с металлическим трензелем, который теперь оказался во рту у девушки. Мария очнулась и начала тихонько всхлипывать: трензель больно давил ей на язык. Мужчины затянули уздечку на затылке и закрепили двумя штырями. Грубые руки подняли девушку и сорвали с нее одежду. Теперь она стояла, едва держась на ногах — голая, дрожащая, онемевшая от ужаса, с отвратительной сбруей на голове.

Большинство мужчин отвели глаза. Им было стыдно смотреть на Марию. Стыдно, что ее обнажили перед ними, стыдно, что они не смогли ее защитить.

Торкин чувствовал, что больше не в силах сдерживаться. И тут у него в голове снова зазвучал голос — такой же уверенный и спокойный: