— «Дай ему есть, — проурчал кот. — Он еще голоден».

— «Весь живот искусал», — пожаловалась кошка, однако приказ выполнила. Она как бы расслабилась, опустила шерсть на загривке и неторопливо улеглась на бок, отдавая соски в распоряжение юного террориста. Последний, радостно пискнув, не замедлил этим воспользоваться. Кормилица сморщила морду и тихо зашипела от боли.

Кот между тем улегся на брюхо в позе сфинкса и продолжал смотреть на Семена. Обделенная мужским вниманием вторая кошка обиженно фыркнула, повернулась и пошла к кустам.

Семен чувствовал себя выжатым и опустошенным. Совсем не теплый утренний ветерок холодил голую кожу, сушил выступивший пот. Он попытался оценить свое состояние и ресурсы. Получилось, что первое удовлетворительно, а второе напрочь отсутствует: для «нападения» или «защиты» никаких морально-волевых сил не осталось. Правда, нет их и для страха, а это — хорошо.

— Что, так и будем в гляделки играть? — тихо спросил он кота. Язык и губы слушались плохо, но спокойная насмешка, кажется, получилась. Зверь не отреагировал.

Тогда Семен опустил арбалет. Оружие было, конечно, не заряжено. Более того, на его хозяине и обвязки с крюком не было — зачем он вообще вытащил наружу этот бесполезный предмет?! Рефлекс, наверное, какой-то сработал. «И что дальше? Не нападают и уходить не собираются — кошары чертовы! Блин, в пору повторить классический прием Миклухо-Маклая! Ладно, выбора все равно нет, и… холодно».

Он опустился на корточки и положил арбалет на землю. Кот все так же смотрел на него и не двигался. «Ну, натуральный сфинкс», — вздохнул Семен, повернулся к нему голым задом и на четвереньках пополз в вигвам. Совсем заползать он туда не стал, а только дотянулся до своей рубахи и вылез наружу, волоча ее за собой.

— «У меня же нет своей шкуры», — в порыве отчаянной фамильярности подмигнул он зверю и стал напяливать рубаху через голову. Когда это получилось, он подвернул подол под задницу и уселся на землю, скрестив по-турецки ноги. Зверь без интереса наблюдал за его манипуляциями.

Несколько минут ничего не происходило, и Семен почувствовал, что на него накатывает волна усталости и апатии. Поддаваться слабости было нельзя, и он решил начать первым:

— «Уходи. Это (данный кусочек берега) — мое место».

— «Это (все вокруг, далеко во все стороны) — наше место».

«Ну, разумеется, — догадался Семен, — я оказался на территории охоты их прайда (или что тут у них?). Но, кажется, звериные границы существуют только для представителей своего вида. Тогда при чем здесь я? Странно… Попробовать как тогда — с волками? А что, собственно, делать?!»

— «Я — сверхзверь. Не признаю ничьих границ!»

— «Знаю, — ответил кот. Он чуть повернул голову и… зевнул. Зрелище, надо сказать, еще то… Потом закрыл пасть и вновь уставился на Семена: — Знаю: ты их просто не видишь (не чуешь, не ощущаешь, не понимаешь). А сверхзверь — это я. Охота была удачной, хочется спать».

— «Спи в другом месте!»

— «И здесь хорошо. Только дымом воняет. От детеныша тоже воняет».

— «Ладно, тогда уйду я. С детенышем».

— «Нет. Почему он с тобой?»

— «Вытащил его из воды — там. — Семен представил и „передал“ собеседнику схематичную картинку вылавливания тонущего котенка. — Он мой. Я кормил его, и он жив».

— «Это так, — признал кот. — Только зачем двуногому (в смысле — неполноценному калеке) звериный (в смысле — настоящий) детеныш?»