— У нас есть основания подозревать, что наезд был организован специально. Машина сбила Ольгу Бурунову преднамеренно.

— А… — Я сидела, как в столбняке, и не могла сказать ни слова.

— Как хорошо вы знали убитую? — повторил свой вопрос майор.

— Нет, не очень. Она была… — Я замолчала.

— Говорите все как есть.

— Первое время она… ну не воспринимала меня. Совсем. Я была для нее… — Тут я снова замолчала. Признаваться в том, что я была для Ольги пустым местом, не хотелось. Но деваться было некуда. — Никем. Просто девочкой с улицы.

— Так.

— А потом… она подобрела. Стала нормальной.

— С чем это связано?

— Я старалась помочь ей. Подменять, когда надо. Дело в том, что у Ольги тяжело болела мать.

— Я знаю, — кратко сказал майор. И здесь я увидела, что у него жутко усталые глаза. Как у соседского спаниеля Арика, с которым я иногда гуляла в детстве. — Она вам рассказывала о себе?

— Нет.

— Так не бывает. Человек не может двадцать четыре часа быть застегнутым на все пуговицы. Время от времени он расслабляется и начинает рассказывать о себе, своей семье, увлечениях.

Теоретически это было так. Но как ему объяснить, что Ольга была другая. Что она никогда не расслаблялась, а была, как сжатая пружина. Ольга всегда оставалась самой собой: четкой, подтянутой, собранной.

— Ольга была не такой, как все.

Майор поднял брови и заинтересованно посмотрел на меня.

— Понимаете, Ольга не была мягкой женщиной. Она была собранной, хладнокровной. И никогда не теряла головы. Правда, я знала ее совсем немного. Но наши беседы не выходили за рамки официальных контактов. Только один раз мы вместе попили чай и нормально поговорили.

— И о чем вы беседовали?

Она сказала, что матери становится все хуже и хуже и она не знает, что делать дальше. — Сплетничать о семейных проблемах шефа я не собиралась. Что-то еще неясно мелькнуло в моей голове. Но что? Я мучительно потерла лоб.

— Вы что-то вспомнили?