— Деньги? От кого? — прохрипела женщина.

— Сейчас я вам все объясню.

Я достала из сумки пять тясячерублевых бумажек и помахала ими.

— Вот.

Странная женщина по-прежнему неотрывно смотрела на меня. Мы разговаривали через полуприоткрытую дверь.

— Пропустите меня, пожалуйста!

Каменное изваяние не издало ни звука. Я легонько налегла на дверь, и женщина посторонилась, пропуская меня внутрь. Я огляделась. Комната находилась в страшном запустении. На окнах висели давно не стиранные занавески серо-бурого цвета, деревянный стол, грубо струганные табуретки. Дощатые полы были почти черными. Шаркая, женщина дошла до стола и села на одну из табуреток. Я последовала ее примеру. Теперь мы сидели напротив.

— Вы Нина Григорьева?

— Ну…

— Я — родственница Валентины Сеульской. Вы были подругами. Ее тогда звали Валей Николиной.

Что-то промелькнуло в глазах моей собеседницы. Узнавание? Испуг?

— Не знаю такую.

— Не может быть. Знаете.

— Нет. — И вдруг громкое: — Уходите! Уходите отсюда. — Женщина вскочила с табуретки. Она сжала руки в кулаки. Из груди вырывалось клокотанье.

От неожиданности я опешила.

— Но почему?.. — начала я. Но меня перебили.

— Вон!

И здесь в моей голове сложился некий план действий. Это было как озарение. Я сильно рисковала. Но другого выхода у меня не было. Либо пан, либо пропал.

— Вы напрасно думаете, что я приехала расписываться в любви к ней. Я не питаю к своей родственнице никаких родственных чувств. Напротив… — Здесь я собралась и выпалила одним духом: — Я хочу, чтобы ей было плохо. Чтобы она страдала. Мучилась. Она сильно обидела мою мать, и я хочу ей отомстить. Помогите мне. Скажите мне о каком-нибудь событии из ее жизни, юности, которое убило бы ее наповал. Я хочу, чтобы она поскорее сдохла.

Наступило молчание. В тишине что-то громко тикало. Я подняла голову. Над столом висели старомодные часы с кукушкой. Я чувствовала, как на лбу выступил пот.