Домой я вернулась поздно. Все уже спали. Моей сестренки Ники еще не было. Она где-то шлялась со своей компанией. Я проскользнула к себе в комнату и замерла от увиденного. Все было залито сияющим лунным светом. Он был какого-то странного неправдоподобного цвета. Бледно-серебристый с легким зеленоватым отливом.
Я медленно подошла к зеркалу. Посмотрела в него. И увидела себя. Темные волосы, распущенные по плечам, грустные глаза. Складка около губ. Я вспомнила видение в зеркале, так поразившее меня: Ника в бирюзовом платье. Платье, которое я сегодня видела на Анжеле! И в этот момент я поняла, что между всеми этими событиями есть тайная непонятная связь, которую мне обязательно надо разгадать. Видение в зеркале — некий знак того, что я не должна оставлять эту историю в покое. Я должна расследовать ее до конца!
На следующее утро я проснулась бодрой и отдохнувшей. В моей голове созрел один потрясающий план, к реализации которого я и собиралась приступить. Немедленно. Но для этого мне надо было опять обратиться с просьбой к Верунчику.
Выпив кофе, я выслушала ворчание папашки, который соизволил вылезти из-за своей ширмы и разделить со мной утреннюю трапезу. Папашка умел хладнокровно пить кровь и нервы. Я иногда думала, что, если бы был объявлен кастинг на лучшего вампира для съемок в фильме ужасов, папашка наверняка занял бы вакантное место. Уж больно внешность у него была подходящая: маленький рост, большая голова (признак гения, как считает он), рот, растянутый до ушей, и зловещий взгляд из-под очков. Было от чего грохнуться в обморок. Мои подруги и знакомые, когда видели папашку в первый раз, обычно сразу выпадали в осадок и начинали заикаться. Им, наверное, казалось, что они попали в царство злобного гнома, но из деликатности не говорили мне об этом. В общем, они были правы. Например, я томилась в этом царстве уже давно. Но в отличие от героинь волшебных сказок я потеряла всякую надежду, что меня кто-то освободит от власти злобного хозяина. Конечно, я старалась общаться со своим папашкой как можно реже, но сегодня я поняла, что ускользнуть от него мне не удастся. Он пребывал сегодня в приподнято-агрессивном настроении. И готов был разнести в пух и прах все на свете. Для начала он проехался по поводу бездарных директоров фирм, которые отвергали его «гениальные идеи». Они, дескать, бездари и ничего не понимают в компьютерах и программном обеспечении будущего. Я покорно кивала головой (спорить себе дороже) и представляла, как директора фирм крутят пальцем у виска, когда папаша покидает их. Потом родитель перешел на Нику, мол, она стала слишком долго гулять по вечерам и поздно возвращаться домой. Ему не нравится, что она проводит так много времени вне дома и семьи. Я невольно съежилась: мое сердце чуяло, что следующим объектом критики стану я. Мое предчувствие не подвело и на этот раз. Для затравки мне был устроен форменный разнос из-за того, что я не поступила в институт и тем самым не оправдала родительские надежды. О Нике в этом случае не было сказано ни слова. Родители посчитали за лучшее, чтобы она вот уже второй год тратила на профориентацию, как они высокопарно выражались. Проще говоря, била баклуши, потому что определяться с будущей профессией моя сестренка явно не собиралась. По-моему, она вообще была ни к чему не пригодна, кроме того, как шляться в сомнительных компаниях и баловаться наркотой.
Но сейчас речь идет обо мне, и я гадаю, какой еще «криминал» повесит на меня папашка. Наверное, что я мало помогаю матери по дому. Хотя стоять с утра до вечера у плиты — увольте! С детства ненавижу готовить и считаю это самым никчемным занятием. Готовишь час — съедают за несколько минут. И при этом никто «спасибо» лишний раз не скажет. Я попадаю в яблочко! Отец нудит, что я игнорирую домашние обязанности. Меня этот разговор начинает даже веселить! Я не удержалась и невольно прыснула.
— А что здесь смешного? — проскрипел папаша, смотря на меня своими глазами разгневанного гнома. — Отец дело говорит, а ты фыркаешь.
— Да что ты, пап, — откликнулась я. — Как можно! Это тебе показалось.
— Мать горбатится с утра до вечера, чтобы вам копейку заработать, а вы…
— Да ладно, пап. Знаю, знаю. Работу надо искать. Это ты хотел сказать? — Я не выдержала и прервала тягучий поток его слов самым бесцеремонным образом. От неожиданности папашка даже опешил.
— Я… хотел сказать, но ты не дослушала меня… Первейший долг состоит в том…
Я-то знаю, что его хлебом не корми, дай почитать нравоучения. Но сегодня я зарубаю эту возможность на корню.
— Мне пора.
— Куда?
На языке вертелось: «На Кудыкину гору», но я ответила вежливо и чинно:
— Искать работу. Я все поняла, пап. Спасибо за нужные и вовремя сказанные слова.
Он пыжится на глазах и даже становится выше ростом.
— Я рад, что…
— Я тоже. Пойду, а то работодатели разойдутся. До вечера.
Я покинула кухню, ощущая на своей спине недоуменный взгляд папаши. Он явно не понимал, что со мной происходит. А все объяснялось на самом деле очень просто. Мне вдруг все стало безразличным и далеким. Я странным образом предчувствовала, что в ближайшее время моя жизнь круто переменится.
Я поехала к Верунчику без предварительного звонка. Мне хотелось вырваться из дома, пройтись по улице. Не сидеть же с безумным папашкой и слушать его нотации. Верунчика дома не оказалось. Этого я, впрочем, и ожидала. Она, скорее всего, носилась по своим журналистским делам и должна была прибыть только вечером. Впереди у меня была уйма времени. Вот только как им распорядиться, я не знала. Возвращаться домой не хотелось, пойти в кино — я не могла. Не было денег. Мать выдавала мне на карманные расходы такие копейки, о которых и говорить-то было стыдно. Летом я немного подработала, разносив по предприятиям рекламные объявления одной стоматологической фирмы. Но эти деньги быстро кончились. А теперь я сидела на полных бобах. День я провела, слоняясь по магазинам, просто так, от нечего делать. Сейчас магазины стали, как музеи.