Каждая мать любит своего ребенка, каким бы он ни был. Глаза Марии с такой нежностью и заботой смотрели на дочь, а в голосе звучало столько доброты и ласки, что мне на мгновение стало завидно: моя мать погибла во времена Раскола, когда мне не было и пяти, а на сестру свалилась целая гора хлопот и обязанностей, и порой Харатэль не могла уделять мне достаточно внимания.

— Похоже, нашей больной гораздо лучше.

— Я пойду, полы домою, а вы располагайтесь. Если что понадобится, только крикните.

Дождавшись кивка, Мария вышла из комнаты. Я пристроилась на край постели и утонула в синих молящих глазенках.

— Привет, мелкая, как ты себя чувствуешь?

Девчушка скинула одеяло, села.

— Тетя Лана, я уже совсем-совсем здоровая. Правда-правда. Вы мамке скажите, а то она не верит.

— Здоровая? — с сомнением покачала головой я, беря худенькую ручку Диньки. — Сейчас посмотрим.

Пульс учащенный, и зрачки расширены, но жара больше нет, да и голос нормальный, не сипит.

— Давай, мелкая, покажи язык.

Девчонка старательно исполнила команду. Горло еще красное. А так ничего. Выздоравливает егоза.

— Ты травки, которые я оставляла, пила?

Динька скорчила кислую рожицу.

— Они горькие.

— Знаю, что горькие. Но ты же болеть не хочешь.

— Тетя Лана, а когда мне гулять можно будет?

По-хорошему девчонке недельку дома побыть, в тепле, покое. Но сама знаю, как скучно лежать в постели, когда за окном веселятся твои товарищи. Снаружи солнце, друзья, игры, смех, а ты вынуждена кутаться в теплое шерстяное одеяло и уныло считать трещинки на сером потолке. В такие минуты мир кажется особенно несправедливым. Мне не трудно — поколдую немножко. Усталость и зверский аппетит не великая цена за счастливую детскую улыбку.

На мгновение закрываю глаза, чтобы, когда открою их, увидеть мир совершенно иначе — фантастическим переплетением кружев. Осталось связать свой узор.

Раз узелок, два узелок,

Петелька,