15 ноября 1941 года Джордж Маршалл, начальник Генерального штаба Вооруженных сил США, строго конфиденциально сообщил журналистам, что, «мы ведем подготовку войны против Японии» с использованием размещенных на Филиппинах бомбардировщиков B-17, которые должны будут сбросить зажигательные бомбы на «бумажные города» Японии, с тем, чтобы испепелить их вместе с их гражданским населением. Ожидалось, что этого будет достаточно для того, чтобы якобы трусливые «япошки» капитулировали.
Американская экономическая, политическая и военная элита хотела войны против Японии, и президент Рузвельта — чье семейное состояние в значительной степени было сделано за счет торговли опиумом с Китаем — готов был исполнить это желание. Но Рузвельт не мог себе позволить начать эту войну сам, потому что только оборонительная война была бы приемлема для Конгресса и американского общественного мнения, не проявлявшего особого аппетита к вооруженным конфликтам. Кроме того, американское объявление войны Японии заставило бы Германию прийти ей на помощь. Союз между Берлином и Токио требовал взаимной помощи в случае нападения на одного из партнеров со стороны третьей страны. Но это обязательство было недействительным в случае, если один из партнеров первым объявил бы войну третьей стране. Для того, чтобы развязать эту «оборонительную» войну, необходимо было подтолкнуть Японию к войне, спровоцировать ее. Президент Рузвельт принял решение, что «это должно выглядеть так, как будто Япония первая потянулась за оружием».
Таким образом, «подтолкнуть [Токио] так, чтобы он был вынужден начать войну», стало основной целью его политики в отношении Японии в течение 1941 года. С этой целью военные корабли были посланы находиться вблизи от и даже в японских территориальных водах, в надежде на инцидент, который сможет стать спусковым крючком для войны. Якобы строго конфиденциальное раскрытие планов по воздушной войне против Японии, от которого можно было ожидать, что оно привлечет внимание японцев, скорее всего, тоже составляло часть этой стратегии.
Однако более эффективным было бескомпромиссное экономическое давление, оказываемое США на Японию с лета 1941 года. После того, как гитлеровский Вермахт обрушился на Советский Союз, англичане смогли вздохнуть свободнее. Это позволило американцам перенести внимание на Тихий океан, а не на Атлантику. Правительство Рузвельта заморозило все японские счета в США и наложило на Японию, в сотрудничестве с англичанами и голландцами, строгие экономические санкции, включая эмбарго на жизненно важные нефтепродукты. Японии позарез требовалось иностранное сырье, и она считала подобные методы крайне провокационными. Кроме того, эти санкции подталкивали японцев к тому, чтобы они еще больше захотели получить богатую нефтью Индонезию, отняв ее у голландских колонизаторов. Ситуация еще ухудшилась осенью 1941 года, главным образом потому, что Вашингтон взялся и за монопольную политику Токио в отношении Китая, потребовав там открытую дверь для американских бизнесменов. Токио ответил предложением применять к Китаю принцип недискриминационных торговых отношений, при условии, что американцы сделали бы то же самое в Латинской Америке. Однако Вашингтон хотел этого для самого себя в сфере влияния других империалистических держав, но не пускал их на свой задний двор и поэтому отклонил предложение японцев.
Непрекращающиеся американские провокации должны были толкнуть Токио на объявление войны США, и такая возможность становилась все реальнее, как предупреждал американский посол в Японии. «Тем, что мы постоянно кололи иголками гремучих змей, — позже доверительно говорил Рузвельт своему другу, — наша страна в конце концов добилась того, что была укушена». 26 ноября 1941 года Вашингтон направил Японии ноту из десяти пунктов. В ней содержался призыв к немедленному выводу сил Японии из Китая. Госсекретарь США знал, что это «подразумевало» войну, — пишет американский историк Марк А. Столер. И действительно, «гремучие змеи» в Токио сочли это достаточным и готовились «укусить».
Уже в конце октября в Маниле в американских кругах циркулировали слухи, что японский флот направляется к Перл-Харбору. Это было (на тот момент пока еще) неверным. И только месяц спустя, 26 ноября 1941 года, японский военный флот направился на Гавайи, чтобы нанести удар по впечатляющей коллекции военных кораблей, которые Рузвельт в 1940 году послал туда, что одновременно выглядело для Токио и провокацией, и было похоже на приглашение. Японцы надеялись, что разрушительный удар против этой военно-морской базе в середине Тихого океана воспрепятствует эффективному американскому вмешательству на Дальнем Востоке в течение неопределенного периода времени. Тем временем Япония надеялась воспользоваться созданными таким образом широкими возможностями для установления своей гегемонии путем оккупации как Индонезии, так и Филиппин. Япония надеялась поставить американцев перед свершившимся фактом того, что без своего филиппинского плацдарма Соединенные Штаты больше не смогут изменить существующее положение. Однако американцы раскодировали японские шифровки, в результате чего как президент, так и армейское командование точно знали, где находится японский флот и что он планирует сделать.
Однако командующие судами на Гавайях не были уведомлены об этом, и вот тогда дело и дошло до так называемого «внезапного нападения» на Перл-Харбор в воскресенье, 7 декабря 1941 года. На следующий день Рузвельту ничего не стоило заставить Конгресс объявить войну Японии. Американская публика, потрясенная тем, что казалось трусливым нападением. Она не могла знать, что нападение это было спровоцировано и ожидалось его собственным правительством, и тоже поддержала вступление в войну.
США были готовы вести войну против Японии, и перспектива сравнительно легкой победы совсем не была скомпрометирована потерями, понесенными в Перл-Харборе. Эти потери казались впечатляющими, но в реальности они были далеко не катастрофичными. Потопленные корабли были устаревшие, «в основном реликвии времен Первой мировой войны», и вовсе не обязательные для ведения войны с Японией. В то же время современные военные корабли, в том числе авианосцы, роль которых была самой главной, не пострадали. Они были в Перл-Харборе, служа в качестве приманки, но как только японский флот вышел в путь, из Вашингтона им было приказано покинуть базу. Они были далеко и в безопасности в море, когда произошло японское нападение.
Однако не все шло по плану. Причина этого заключалась в том, что через несколько дней после Перл-Харбора, 11 декабря 1941 года, Гитлер совершенно неожиданно объявил войну США, как мы рассказали в предыдущей главе. Хотя у Гитлера были веские причины не вступать в войну против Соединенных Штатов, ибо в Советском Союзе его армии находились во все более тяжелом положении. Американская элита тоже не была заинтересована в этом вооруженном конфликте с нацистской Германией. Так что война против Рейха не была ни желанной, ни запланированной. В Белом Доме поэтому объявление войны немцами было воспринято как самый неприятный сюрприз. Таким образом Соединенные Штаты против воли оказались втянутыми в войну с Германией.
В связи с этим возникает интересный вопрос: когда Вашингтон вступил бы в войну с нацистской Германией, если бы Гитлер не объявил войну США? Может быть, никогда? В любом случае, Соединенные Штаты внезапно оказались в состоянии войны с двумя врагами вместо одного. И конфликт, в котором они теперь оказались завязшими по уши, был гораздо серьезнее, так как он предполагал войну два фронта, как в Европе, так и в Азии, то есть, это была настоящая мировая война, а не «великолепная маленькая война» против Японии, которая, кроме того, оказалась гораздо более жестким противником, чем того ожидали американцы.
Глава 10
Хиросима и Нагасаки
В Европе война закончилась в мае 1945 года, с капитуляцией Германии. Три великих победителя — Англия, США и Советский Союз, поскольку Франция еще не присоединилась к ним официально в то время, теперь должны были решить сложную и деликатную проблему послевоенного переустройства Европы. Соединенные Штаты вступили в войну поздно, а именно в декабре 1941 года и фактически только с высадкой десанта в Нормандии в июне 1944 года — менее чем за год до конца военных действий! — начали вносить важный вклад в победу союзников над нацистской Германией. Но когда с нацистской Германией было покончено, Вашингтон твердо и уверенно сел за стол победителей, будучи преисполнен решимости достичь американских целей.
Страной, которая внесла самый большой вклад и понесла самые большие потери в войне с фашистами, был Советский Союз. Он ожидал репараций от Германии, а также давал ясно понять, что не станет больше терпеть враждебные Москве правительства в Германии, Польше и других странах Восточной Европы. Москва также ожидала компенсации за территориальные потери, понесенные Россией в ходе начавшейся после Октябрьской революции гражданской войны. Пройдя через такое ужасное испытание, выпавшее на их долю, теперь, когда война закончилась, Советы также ожидали, что их больше никто не потревожит, и что они теперь спокойно смогут заниматься строительством социалистического общества.
Американские и британские лидеры были осведомлены об этих целях Советов и явно или неявно признавали их легитимность, как это было, например, во время встреч Большой Тройки (Рузвельт, Черчилль и Сталин) в Тегеране и Ялте. Но это не означало, что Вашингтон и Лондон были довольны перспективой того, что Советский Союз получит эти награды за все его усилия и за принесенные им жертвы. Это было трудно примирить с собственными целями Вашингтона, например, свободным доступом для экспортной продукции и инвестиций США не только на рынки потерпевшей поражение Германии и остальной Западной Европы, которую они сами помогали освободить, но и Восточной Европы, освобожденной Красной Армией. Американские политические и промышленные лидеры — включая Гарри Трумэна, который сменил Франклина Д. Рузвельта на посту президента весной 1945 года — испытывали мало понимания и еще меньше сочувствия даже к самым скромным ожиданиям Советов. Они были против немецких репараций Советскому Союзу потому, что такое «кровопускание» Германии не позволило бы ей стать потенциально прибыльным рынком для американских продуктов и инвестиций. Кроме того, репарации Советам, учитывая их коммунистическую модель общества, позволили бы ей дальше развиваться, возможно, даже успешно. Такая соперничающая, «противовесная» система в отношении международной капиталистической системы, в которой США благодаря войне стали лидером и великим победителем, была неприемлема для них. Американская политическая и экономическая элита прекрасно понимала, что эти репарации будут означать, что немецкие дочерние компании таких американских компаний как Ford и GM, которые во время войны производили все виды оружия для нацистов и на этом заработали огромное количество денег, должны будут в обозримом будущем трудиться на благо советских коммунистов вместо американских капиталистов.
Было ясно, что при переговорах членов Большой Тройки на равных, западные участники никогда не добьются того, чтобы Красная Армия вышла из Германии и Восточной Европы без хотя бы частичного достижения советских целей в области репараций и безопасности. Но 25 апреля 1945 года Трумэн был проинформирован о секретной операции «Манхэттенский проект», или С-1, кодовое название для создания атомной бомбы. Это новое и мощное оружие, над которым американские ученые работали уже в течение нескольких лет, было почти готово и вскоре могло быть протестировано и затем развернуто. Трумэн и его советники в определенной степени начали себя чувствовать после этого «всемогущими», писал американский историк Уильям Эпплман. Атомная бомба была «молотом», который он мог держать «над головами этих ребят в Кремле», как выразился Трумэн. Внезапно стало казаться, что вести трудные переговоры с Советами больше не нужно: обладание атомной бомбой, казалось бы, давало возможность заставить Сталина, несмотря на предыдущие договоренности, вывести Красную Армию из Германии, не давая ему слова в послевоенных делах этой ключевой страны, и привести прозападные и даже антисоветские правительства к власти в Польше и других странах Восточной Европы. В Вашингтоне даже начали мечтать о том, чтобы открыть Советский Союз для американского инвестиционного капитала и политического и экономического влияния, с тем, чтобы вернуть «коммунистического еретика» в лоно «всеобщей капиталистической церкви». Обладание таким военным сверхкозырем, кроме того, давало различные возможности для войны на Дальнем Востоке и установления там послевоенного порядка. Но оставалось еще немного подождать, когда же бомбу, наконец, можно будет использовать.
На Потсдамской конференции, проходившей с 17 июля по 2 августа 1945 г. Трумэн получил долгожданную новость: первая атомная бомба была успешно испытана 16 июля в Аламогордо, штат Нью-Мексико. Теперь американский президент почувствовал себя достаточно сильным. Он больше не делал предложений Сталину, но только выдвигал перед ним ряд требований. В то же время он просто отвергал все предложения Советов, в том числе и те, которые делались на основе ранее достигнутых договоренностей между союзниками.
Сталин, однако, не был готов капитулировать, даже когда Трумэн попытался запугать его, прошептав ему на ухо, что Соединенные Штаты теперь имеют в своем распоряжении ужасное новое оружие. Советские разведчики уже предупредили своего лидера об этом, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Трумэн сделал вывод из такой реакции Советского Сфинкса, что только подлинная демонстрация атомной бомбы в деле остановила бы Советский Союз. В результате этого в Потсдаме не было достигнуто общего соглашения. Там на самом деле было решено мало или вообще ничего.