– Ну что?!

– Это не ты говоришь.

– Я!

В приступе отчаяния Мария могла говорить все, что угодно, ее слова не имели абсолютно никакого значения. На самом дне ее души, наверное в животе, таилась нежность к неведомому комочку. Это он, ее новенький ребенок, принуждал мамашу лить слезы по пустякам, тоннами поедать торты и шоколад, терять рассудок, говорить глупости. Незнакомый морской конек, розовый и скользкий, заставлял трепетать сердце Маши. Ориентируясь на предыдущие эмиссии, она представляла, как он будет выглядеть в будущем – круглые глаза, пушистые ресницы, взъерошенная светлая челка. Плюс непомерная наглость и страсть к вредительству.

Проклятая нежность нарастала, независимо от твердого решения Маши думать про аборт.

– А вдруг у тебя девочка? – просюсюкала Полина.

Сдержанная, всегда собранная, она растаяла, едва услышала новость, подтвердившую ее давние подозрения.

– Какая чудесная получится девочка! – мечтательно произнесла Полина. – И главное – здоровая! – добавила она со вздохом.

Маша наконец-то вспомнила, что не у нее одной проблемы. И что ее проблема все-таки радостна по сути, означает начало новой жизни и требует не поспешного решения, а, наоборот, бездействия.

Маше тут же стало стыдно за свою черствость. Конечно, Аполлинария искренне сочувствовала подруге. Но кроме статуса подруги Мария обладала еще и статусом начальника, главного финансиста, мозгового центра. Все в фирме «Поможем!» вращалось вокруг нее. И у Полины не было иного выхода, как ежедневно участвовать в обсуждениях тончайших нюансов Машиных переживаний.

– Прости меня, – сказала Мария. – Я эгоистка. Я думаю только о себе. Велика важность – беременна. Не в первый раз. Давай лучше поговорим о тебе и Николаше. Как он?

– Боится умереть во время операции, – ответила Полина.

Ее глаза потемнели, она смотрела в окно. Маша шмыгнула носом. Она тут же представила, что это ее близнецы готовятся к тяжелой операции и, вместо привычных пацанских мыслей о самолетах, тараканах, пистолетах, обдумывают страшную и непонятную мысль о смерти. Слезы хлынули из Машиных глаз.

– О боже! – вздохнула Аполлинария. – Ты моя радость!

Она сама плакала очень редко, и практически никогда – на людях. Последний раз она сорвалась в Мюнхене, в присутствии фрау Келлер. Тогда она отпустила тормоза и разрыдалась на груди у немецкой фрау, как маленькая девочка. А потом долго корила себя за несдержанность.

Сейчас она и вовсе запрещала себе плакать. Николаша, ее напуганный, нахохлившийся птенец, ждал от матери непоколебимой уверенности в удачном исходе операции. Каждый день Полина ехала в санаторий и разыгрывала мини-спектакль под названием «Торжество оптимизма».

– Тебе не выписали валерьянку? – с улыбкой спросила она у Маши. – Или еще чего-нибудь? Все-таки ты ужасно нервная.

– Сказали пить пустырник, – прошмыгала Мария. – Вот. Уже четвертый флакон приканчиваю. Невероятно горькая гадость. Купила сразу упаковку. Хочешь, и тебе дам?

Маша протянула подруге темно-коричневый бутылек. Полина прочитала надпись на этикетке.

– Четвертый флакон! – закричала она. – Он же на спирту!