Книги
Познание смыслов. Избранные беседы
Я бы так сказал: общество основано на поглощении нашей жизненной энергии, оно переводит нас в стоимость. Не в буквальном, грубо экономическом смысле. А в стоимость как ресурс. Наше время, наши возможности, наше человеческое бытие формализуется в качестве потока информации и становится социальным ресурсом. И пока мы живы, мы ещё можем маневрировать. Мы ещё предстоим этой внешней среде, но когда мы умираем, мы уже полностью поглощены социумом, который нас съедает, оприходует, интерпретирует, присваивает себе.
Только не надо говорить «нашего», потому что оно, во-первых, не наше, во-вторых, у слушателей может возникнуть иллюзия, что мы конкретизируем это всё до масштабов России или ещё чего-то. А на самом деле мы, конечно же, говорим о глобальном обществе, в котором сегодня уже находятся и папуасы Новой Гвинеи с проблемами каннибализма в их деревнях и джунглях. Раньше они были предметом интереса Миклухо-Маклая, а сегодня они через интернет, через социальных работников ООН – составная часть глобального общества. Они – составная часть глобального общества, и они интегрированы в это глобальное общество. Поэтому не будем говорить «наше». Кстати, и слово «общество» тоже немножко нас дезориентирует семантикой, потому что оно нам настойчиво навязывает, что это некий коллектив. Это не коллектив, это сущность, это отдельная сущность.
Есть ли выход? Выход есть, я считаю. Потому что этот опыт экзистенциальной рефлексии «здесь-присутствия» внутри человеческого сердца имеет своё самовыражение в религии. Но не в какой-нибудь религии, не в религии, которую нью-эйджевские люди считают религией, то есть сесть в асану, начать какие-то дыхательные упражнения, послушать какие-нибудь советы о том, как быть счастливым, – это как раз гештальт. А религия, которая связана с подлинным, эссенциальным зерном религии. Это авраамический инстинкт абсолютно Невозможного.
Если мы вспомним эпопею Авраама, который является праотцом той крупицы истины, которая есть в человечестве, то Авраам в своём поиске обращался ко многим символам величия – звезде, ветру и так далее, – и раз за разом он закрывал эти темы, потому что они были манифестированными символами величия, которое отменяемо. В конечном счёте он пришёл к тому, что абсолютная альтернатива всему, что может быть увидено, воспринято, пережито в опыте и так далее, – вот только это есть истинный Бог. Неведомость является Его атрибутом. И эта Неведомость является не фантомом, а она вдруг обнаруживается в твоём сердце. Тайна твоего сердца и есть клеймо того истинного авраамического Бога, к Которому он обращается. Это и есть выход, потому что от авраамизма мы переходим к общине, к братству, которое противостоит этой сущности, отнимающей у нас жизнь.
Евразийство и Атлантизм
Комментарий Джемаля к постановке вопроса:
Очевидно, что евразийство и атлантизм представляют собой синонимы чингизидской Орды и великого Рима. После того как ХХ век обозначил порог, отделяющий ровное течение классической истории от бури, смешавшей все исторические карты, Орда Чингисхана внезапно стала очень привлекательной для большой группы россиян, от «белых», находящихся в эмиграции, до «красных», которые их курировали из стен Лубянки: неожиданно оказалось, что Орда была для своего времени воплощением «социалистического» права, закон Яса[19] гарантировал и «справедливость», и «интернационализм»… Короче, с приходом в Большую Евразию монгольской Орды всем якобы «стало счастье».
Атлантизм, разумеется, является злобной и подлой антитезой чингизидства. Он построен на торговле, на ростовщичестве, не останавливается перед геноцидом. Атлантизм – это абсолютно деструктивное начало. Принцип евразийства выражается в аналоговых системах, принцип атлантизма – в цифровой.
Поэтому в логике геополитиков, которые играют в «Орду против Рима», азиатское, чингизидское начало более «человечно», а атлантизм «ведёт к трансгуманизму». Фанаты Орды, разумеется, увязали чингизидскую идею с политической географией «Восток-Запад» и фактически сделали некую комбинацию из конфликта цивилизаций и географического символизма.
Никакой перспективы у «ордынской идеи» нет, потому что она насквозь мифологична, а в историко-фактологическом плане – ещё и фальсифицирована. Но, самое главное, она так же бессмысленна, как все другие горизонтальные построения. Визионеры евразийства не понимают, что никакого конфликта между Чингисханом и большим Западом не было. Чингиз и его потомки в своих управленческих решениях шли параллельным курсом с «Вечным Римом». Запад всегда стремился на Восток – и вот, наконец, он в лице монголов получил имперское колониальное устремление Востока… опять же на Восток!
С нашей точки зрения, и за Чингизом, и за атлантистами стоит один и тот же «центр управления полётами», одна и та же инстанция, которая на макроуровне курирует ход событий. Не случайно главным врагом Чингиза и его наследников был ислам.
Евразийство, как известно, возникло где-то в 20-х годах ХХ века в эмигрантской среде. Крупнейшими представителями были как раз некоторые интеллектуалы эмигрантского зарубежья – ну не только эмигрантского, потому что академик Вернадский жил в России, – историк Флоровский, князь Трубецкой. Из их шинели, можно сказать, вышел Гумилёв, который всем известен. Евразийство, чтобы не ходить вокруг да около, ориентируется в историческом аспекте на империю Чингисхана. И для Трубецкого, и для Флоровского, и для Вернадского, и для Гумилёва, конечно же, империя Чингисхана, союз народов под Ясой, – это добродетельное, позитивное пространство, которое своими ценностями (общественное выше личного, служба выше частного интереса, честь выше прибыли и так далее, – целый набор идей, заложенных Ясой, то есть определённые моральные установки этой империи) представляются этаким Золотым веком единого евразийского пространства. Всё это пересекается, между прочим, с геополитическими выкладками западных интеллектуалов, которые имели место и в Германии (К. Хаусхофер), и в англосаксонском мире (Хэлфорд Маккиндер, позднее Спикмэн, Киссинджер, всем известный мастодонт геополитики, но с атлантической стороны).
Евразийство – это цивилизация суши, наследница практик Чингисхана.
Атлантизм, с точки зрения геополитического контекста, это власть моря (талассократия), это власть торговых морских цивилизаций. Это Западная Европа, это Великобритания как островное государство и, в некотором роде, и новый Карфаген и наследница Рима (конечно, наследница Рима: она была основана как Альбион римскими легионами). Ну и дальше уже «новая Атлантида» – это США как центр атлантического мира. По отношению к нему уже Западная Европа выступает как некая окраина, как «прибрежная полоса».
И атлантические ценности – это, как правило, свободный рынок и либеральная демократия.