Я даже часто разговариваю уже, как она, со всеми позаимствованными у неё эклектическими наворотами – пышные словеса и тут же, рядышком, всякие—разные слэнговые выраженьица, не лезущие ни в какие стилевые ворота просторечья и оживляжные приколы… Да, такой у нас лексикон, ну и что?! Нахватались сякого—такого там—сям, слепили чтой—то корявое, зато своё!..

Р—р—р—рычу уже как она, бывает, и мыслю, как она, уже… да, да, да!!!

У настоящей мастерицы нашего торгового дела – почему бы и не поучиться?!

Но вот чем, спрашивается, я заслужил брошенное в свой адрес:

– Ты добрэ думав, алэ нэ тим мистом, – говорит мне Бабуля.

Причём не на повсеместно распространённом интерлогосе, зар—раза, говорит, и не на кирутианском. Даже не на каком—нибудь достаточно широко используемом в Освоенных Пределах языке говорит, типа спейсамерика, пиджин—спаньи, новокитайского, эсперлингвы.

Даже не на косморусском, который традиционно использует экипаж «Пожирателя» в качестве языка межрасового и межнационального общения. Великом и могучем косморусском, что гипнопедически внушает наша корабельная Сеть всем новичкам – первым делом, сразу после подписания контракта.

Говорит она, зар—раза мохнатая, используя наречие моего родного мира Стэп, на моий ридний мови, падлюка, кажэ!..

И, заслышав такое ехидство, я в очередной раз принимаю твёрдое решение НЕ возобновлять контракт. Выйдет срок – только она меня и увидит! Пятки мои сверкающие, в лучшем случае, дхорр её забодай. Благо до окончания очередного срока недолго томиться…

Твёрдое, «как я сам», решение перейти в другой Экипаж, а то и списаться на берег, я принимаю регулярно. С интервалом примерно в двенадцать месяцев. Незадолго до истечения сроков стандартных годичных контрактов с «Пожирателем». И никогда твёрдое решение это, ясный пень, я не выполняю. По этому поводу она, зар—раза, регулярно стебётся: «Вот она, малыш, наглядная демонстрация твоей пресловутой, именной, можно сказать, цельности!..»

Ах вот как, значит: «…нэ тим мистом»?!

– Дякую, – ледяным тоном благодарю за комплимент, и продолжаю на изысканном косморусском: – И чем же, позвольте поинтересоваться, сударыня, заслужил я столь лестную характеристику? Намёк понятен, однако три уточнения: ежели я всё—таки верхней головой думать начну, то а! – попру против природы, зачахну в сексуальном плане, и потеряю боевитость, бэ! – как следствие, начну сублимировать исключительно отвлечённо, и погибну как профессионал, а также цэ! – такого надумаю, что дхорры не расхлебают…

– Моя шко—ола, – несказанно довольная ответом, канючит Бабуля; при этом выражение морды у суперкарго такое убитое глубочайшим унынием, словно её ухитрились обсчитать и недодать сдачи, – дави немощную старушку—одуванчика гнилым бЭседом, напирай, пудри ей мозги, забивай баки…

– Одува—анчик, – улыбаюсь невольно. Нет, на эту мохнатую торговую бандитку обижаться – ну совершенно невозможно!

– А если сер—рьёзно, Бой, – продолжает Ррри нормальным тоном, стирая с морды вселенскую грусть, – то ты не учёл одну ма—ахонькую детальку. Я ведь тебя чему учила?.. Всех не обдуришь, при всём желании, и потому главное – это правильно выбрать, кого обдуривать, а кого нет. Наметить, кого бы заполучить в союзники, приумножив капитал, и совместно провернуть…

– Но к этому постоянно надо стремиться! – перебиваю я Бабулю. – Разве не ты же меня этому учила?

– Да, конечно, – подтверждает она, и мотает подкрепительно башкой. Диагонально, справа налево сверху вниз (по кирутиански – утвердительно; если «нет» – кирутианки мотают наоборот, слева направо снизу вверх).

– Стремиться надо, – добавляет она после паузы, – но это туманный и несбыточный идеал, сладко щемящий под сердцем. Мы же прагматики и реалисты, за полушку готовые удавиться. Положено нам такими быть.

(«Это мы—то?!», – мысленно комментирую я, подразумевая конкретно наш психопатский экипаж, сборище ненормалов, романтиков и альтруистов; впрочем, это моё личное мнение, никому его не навязываю.)

Бабушка выдерживает ещё одну многозначительную, исполненную особого воспитательного смысла паузу, и сообщает: