Поэтому, когда Грета попросила выдать ей контрольные записи опытов, генерал вначале ответил сердитым отказом. Но сообщение, что лаборатория через день вступит, в строй, обрадовало фон Лютце, и он согласился, вопреки инструкции, выдать на двадцать четыре часа контрольные записи. Весь конец дня и вечер генерал предвкушал, как он в субботу донесет в Берлин, что «фабрика брикет» наконец-то заработала. Начальство, конечно, весьма благосклонно воспримет это сообщение. Генерал не сомневался, что в ближайшее время прочтет свою фамилию в списке лиц, награжденных фюрером за особые заслуги перед «Великой Германией».

Радужные мысли фон Лютце были развеяны грохотом взрыва на холме, за развалинами пивного завода. Генерал прекрасно понимал, что в Борнбурге и его окрестностях неприятельскую разведку, тем более русскую разведку, может интересовать только «вверенный ему, генералу Лютце, объект».

«О чем могли радировать эти разведчики, кроме как о Грюнманбурге, — размышлял фон Лютце. — Теперь неприятностей не оберешься».

Под словом «неприятности» генерал понимал всякие проверки, инспекционные выезды или вызовы для личного доклада вышестоящему начальству.

Других неприятностей фон Лютце не ждал. По его мнению, он был в полной безопасности в подземельях Грюнманбурга. Генерал и до этого старался как можно реже подниматься на поверхность, а теперь решил полностью отказаться от личного общения с наземным миром.

Приняв это решение, фон Лютце повеселел. Пусть там, наверху, происходит что угодно. Гестапо обязано обезвредить все тайные козни врагов, а Грюнманбург, кроме того, охраняется чуть не батальоном отборных эсэсовцев. Сюда-то уж неприятельские разведчики пробраться не сумеют. А зенитки, раскинутые вокруг Грюнманбурга, обеспечат безопасность с воздуха.

День прошел, как обычно. С утра генерал выслушал доклады заведующих секторами, обошел помещения подземного города и, не утерпев, сам поднялся на радиостанцию, чтобы сообщить в Берлин, что восстановление «фабрики брикет» будет закончено в ближайшие часы.

После этого генерал собрался отбыть в свои апартаменты, тем более, что рабочий день уже кончился. Фон Лютце проверял, заперты ли сейф и ящики стола, когда в кабинет вошел Брук. Генерал утром уже видел своего американского родича и сейчас с тайным удовольствием отметил, что состояние Брука не улучшилось. Глядя на разукрашенную синяками и ссадинами физиономию штандартенфюрера, фон Лютце елейным тоном сказал:

— Почему ты не лежишь, дорогой мой? Нельзя так небрежно относиться к здоровью. Тебе надо сейчас как можно больше лежать, лежать и лежать.

Покосившись на генерала, американец сердито проворчал:

— Ты еще посоветуй мне полечиться у своих врачей из сектора «С» препаратом «Цеэм». Дурака ищешь?

Генерал оскорбленно замахал руками:

— Как ты можешь говорить такие слова?! Разве я…

Брук, морщась, усаживался в кресло.

— Когда же, наконец, у тебя заработает лаборатория «А»? — бесцеремонно прервал он генерала.

— Завтра, — подчеркнуто безразличным тоном ответил фон Лютце.

— Завтра? Ты это серьезно?

— Завтра ровно в двенадцать часов дня я рапортую, что «фабрика брикет» вошла в строй действующих предприятий, — на высоких нотах пропищал генерал.

— Завтра — это хорошо. Поздравляю тебя, — Брук поморщился от приступа острой боли в плече. — Да, кстати, — встрепенулся он, когда боль несколько ослабла. — Я еще не видел записей опытов, которые велись до взрыва. Фрейлин Шуппе тогда, помнишь, сказала, что второй экземпляр хранится у тебя. Я хочу его посмотреть.

— Посмотреть? — удивился генерал. — А что ты в них поймешь? Ведь в физике атомного ядра…