Не было растерянности и на лицах солдат-фронтовиков. Они перемешались с матросами и прибывшими из Петрограда рабочими, подтянулись.

Подкрепления продолжали прибывать. Доставили пушки, отправленные Дыбенко из Гельсингфорса. Противник не наступал, и красные отряды сумели укрепиться. Ночь на 30 октября прошла спокойно. Утром начался артиллерийский обстрел позиций моряков. А через некоторое время показались всадники. С гиканьем и свистом мчались они, обнажив сабли. Казалось, никакая сила не остановит эту лавину, вот-вот ворвутся в окопы.

Прямой наводкой ударили флотские трехдюймовки. Затараторили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы. И дрогнули казаки. Вздыбились, неистово заржали кони. Нарушился строй, лава повернула обратно. Вместе с матросами Дыбенко выскочил из окопа и повел их в наступление…

Отбив две атаки, ободренные успехами, моряки, увлекая за собой солдат, решительно шли вперед. Вот уже и Царское Село. Красновцы беспорядочно отступают. Дыбенко в сопровождении группы матросов направился к Царскосельской радиостанции. Оттуда радировал:

«31 октября, 17 час. 21 минута. Царскосельская радиостанция. Центробалт. Призываю всех товарищей к спокойствию. Час поражения врагов революции близок. Они отступили от Царского Села и преследуются нами. Доблестью товарищей матросов все восхищаются, и стоящие на позициях шлют привет всему Балтийскому флоту. Нарком Дыбенко».

Казаки прислали парламентеров, предлагают начать переговоры о перемирии. «Отказываться не следует», — подумал Дыбенко. Посоветовался с Сиверсом и Павловым. Оба колеблются. «Убьют они наших», — говорит кто-то из них. И все же Павел решает поехать на переговоры. Сиверсу и Павлову дал указание незаметно подтянуть моряков к Гатчине. Взял с собой матроса Трушина. Оба пошли к машине, на которой приехали казаки.

Темная ночь. Дует холодный ветер. Под колесами шуршат жухлые листья. Парламентеров трое — офицер и два казака. Объясняют, что ни Краснов, ни Керенский не знают об их поездке. Машина остановилась перед громадой гатчинского дворца. Едва Дыбенко ступил на землю, перед ним вырос офицер. Это дежурный. Приказывает сдать оружие. Павел отказывается. Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут заговорили казаки.

— Пусть большевики сами растолкуют нам про Советскую власть. — Предложили пройти в казарму.

Дыбенко согласился, но потребовал от офицера-парламентера приставить к Керенскому надежную охрану. Уже на ходу предупредил:

— В случае его побега головой отвечаете.

В казарме под потолком тускло мерцают две лампочки. Казаки — одни лежат на нарах, другие кучками сидят прямо на полу, курят. То тут, то там видны офицеры, юнкера. Духотища страшная. Один из парламентеров, выступая вперед и обращаясь к станичникам, говорит, что прибыли два матроса-большевика, хотят рассказать о новой власти.

— Всыпать бы им по сотне шомполов, тогда узнали бы новую власть, — раздается злобный голос из темноты.

Дыбенко всматривается и замечает погоны. «Тут офицерье». Взбирается на табурет:

— У шомпола, как известно, два конца… — Павел рассказывает о предательстве Временного правительства и Керенского, о декретах, принятых II съездом Советов… — Весь гарнизон Петрограда, Балтийский флот, рабочие, ряд армий целиком поддерживают Советское правительство. Флот, ряд армий послали к Петрограду на помощь восставшим войска с фронта… А кого вы поддерживаете, станичники? Керенского. Да ведь он из вас жандармов сделает. Стоит ли позориться?

Казаки слушают. И вдруг голос сиплый, ядовитый:

— Станичники! Не верьте предателям России! Гоните немецких шпионов! Бейте их!

Павел смотрит на дверь — ее запрудили. «Отсюда не выберешься».

— Не немецкие шпионы взяли власть, она в руках рабочих, крестьян, солдат и матросов! — По тому напряженному вниманию, с каким слушают его речь, понимает — верят ему. — Балтийский флот доказал свою преданность революции и готовность защищать Россию в Моонзундских боях. Мы, матросы, первыми выступили на защиту Советской власти и будем за нее бороться до последнего дыхания!

Офицеры и юнкера шумят, требуют расправиться с моряками. А из толпы казаков слышны уже совсем иные выкрики:

— Правильно! Матросы — наши братья. Мы с ними пойдем.