— Я наелась, не хочу больше. На́, возьми, — и протянула ему сухарь и сахар.

Он сперва отказался, а потом взял. Помолчали.

Лида Булгина сказала:

— Как жить хочется!

Не забыть, как прозвучали эти слова! В них была большая вера, что впереди — долгая, хорошая жизнь.

И тут Зоя стала читать на память Маяковского. Я никогда прежде не слышала, как она читает стихи. Это было необыкновенно: ночь, лес весь в снегу, костер горит, и Зоя говорит тихо, но звучно и с таким чувством, с таким выражением:

Я тоже люблю Маяковского и стихи эти знала хорошо, но тут как будто в первый раз их услышала.

Я оглянулась, смотрю — все сидят, не шелохнутся и глаз не сводят с Зои. А у нее опять лицо порозовело, и голос все крепче, все звонче:

— Еще! — в один голос сказали мы, когда она кончила.

И Зоя стала читать подряд все, что знала наизусть Маяковского. А знала она много. Помню, с каким чувством прочитала она отрывок из поэмы „Во весь голос“:

Так и запомнилась нам эта ночь: костер, Зоя, стихи Маяковского…

— Вы, наверно, его очень любите? — спросил Борис.

— Очень! — ответила Зоя. — Поэтов много „хороших и разных“, но Маяковский — один из самых моих любимых.

После того как была разведана местность, Борис стал распределять обязанности. Я слышала, как между ним и Зоей произошел короткий разговор:

— Вы останетесь дежурить, — сказал Борис.

— Я прошу послать меня на задание.

— На задание пойдут только ребята.

— Трудности надо делить пополам. Я прошу вас!

Это „прошу“ у нее прозвучало как требование. И командир согласился. Я шла в разведку, Зоя — на задание, к Петрищеву. Перед тем как уйти, она сказала мне:

— Давай поменяемся наганами. Мой лучше. А я и своим и твоим владею одинаково.