– Да, – ответил я угрюмо, – я пришел занять денег.

Некоторое время он продолжал молча работать, а потом спросил:

– Мы как будто никогда не были особенно близки?

– Благодарю вас, – ответил я, – все понятно.

Кипя от ярости, я сделал шаг к двери.

– Разумеется, вы можете уйти, если хотите, – заметил

Майнер, – но я посоветовал бы вам остаться и высказать все.

– О чем нам говорить? – вскричал я. – Зачем вы задерживаете меня, – чтобы подвергать ненужному унижению?

– Послушайте, Додд, вам следовало бы научиться владеть собой, – ответил он. – Вы сами пришли ко мне, я вас не звал. Если вы думаете, что этот разговор мне приятен, вы ошибаетесь, а если вы полагаете, что я одолжу вам деньги, не узнав точно, как вы надеетесь их отдать, значит, вы считаете меня дураком. Кроме того, – добавил он, – подумайте, и вы поймете, что самое худшее осталось позади: вы уже высказали свою просьбу и имеете все основания ожидать, что я отвечу на нее отказом. Я не хочу обманывать вас ложной надеждой, но, может быть, вам все-таки будет полезно дать мне возможность взвесить положение вещей.

Вот так (я чуть было не написал «ободренный») я довольно сбивчиво рассказал ему о своих делах: о том, что я столуюсь в извозчичьем трактире, но, судя по всему, там собираются отказать мне в кредите; что Дижон уступил мне угол своей мастерской, где я пытаюсь лепить эскизы фигур, украшающих часы и подсвечники, – Время с косой, Леду с лебедем, мушкетеров и прочее, – но ни одна из них вплоть до этой минуты никого еще не заинтересовала.

– А как вы платите за комнату? – спросил Майнер.

– Ну, с этим у меня, кажется, все в порядке, – ответил я.

– Хозяйка – очень милая и добрая старушка, она ни разу даже не заговаривала со мной о просроченной плате.

– Если она милая и добрая старушка, это еще не основание для того, чтобы ей приходилось терпеть убытки, –

заметил Майнер.

– Что вы хотите этим сказать? – вскричал я.

– А вот что, – ответил он. – У французов принято предоставлять в делах большой кредит. Вероятно, такая система окупается, иначе они от нее отказались бы, однако она создана не для иностранцев. По-моему, не слишком честно со стороны нас, англосаксов, пользоваться здешним обычаем, а потом удирать за Ла Манш или (когда дело касается вас, американцев) за Атлантический океан.

– Но я не собираюсь удирать! – запротестовал я.

– Конечно, – сказал он. – Хотя, пожалуй, именно это вам и следовало бы сделать. На мой взгляд, вы довольно безжалостны к владельцам извозчичьих трактиров. По вашим же собственным словам выходит, что никакого просвета в вашей судьбе не предвидится, и, следовательно, чем дольше вы здесь пробудете, тем дороже это обойдется вашей милой и доброй квартирной хозяйке. Теперь выслушайте мое предложение: если вы согласитесь уехать, я куплю вам билет до Нью-Йорка и оплачу оттуда проезд до этого… Маскегона (если я не путаю названия), где жил ваш отец, где, вероятно, у него остались друзья и где, без сомнения, вам удастся найти какое-нибудь занятие. Я не жду от вас благодарности – ведь вы, конечно, считаете меня свиньей; однако я попрошу вас вернуть мне эти деньги, как только вам представится такая возможность. Больше я для вас ничего сделать не могу. Другое дело, если бы я считал вас гением, Додд. Но я так не думаю и вам не советую.

– Мне кажется, без последнего замечания можно было бы и обойтись, – не сдержался я.