— Понятно, — протянул Ган с таким видом, как будто прикидывал, куда прикопать разорванное и затраханное тело.

Ну… скажем так, я перед Миркой, точнее, перед собой выполнил все обязательства. А дальше за ней пусть Шут приглядывает: аватаром абы какая «простая ве-е-ерующая» не станет, это точно.

И, естественно, упомянул завтрашнюю встречу у губернатора.

— Знаю, почтенный и, само собой, буду. Как и все владеющие Рачительного: послание Корифея, награждения, иной раз — подмога от рати владениям. А нынче, с учётом сборов, — по-лисьи ухмыльнулся он, показывая, что все, кто надо — в курсе, — на приёме будут даже те, кто десятилетиями их игнорировал.

В общем, собрался, подготовился, защитил духом дверь в комнату слуг — не летальным, а сигнальным. Кстати, вселением Шута всех моих духов из Мирки вымело, не уничтожило, а выкинуло в навь. А ещё, собираясь спать, я уставился на всё так же свернувшуюся калачиком на моём погоне Диньку. Падать она не падала, лежала, как приклеенная, окружающие её не видели. Но спала беспробудно, я даже пальцем потыкал — не просыпается.

«Пусть спит мелкая», — вдруг пришло от Потапа. — «Устала она, все боится „бесполезной“ перед глупым шебуршенем показаться».

— Хм, как-то не…

«Потому и говорю: глу-упый!»

— Сам такой, — нашёл я соразмерный аргумент. — На шкаф, где вчера ночевала…

«К себе возьму», — отрезал Потап. — «Завтра она тебе не пригодится, а если враги — так и помереть может без толку».

— Ну, вариант… — на последнем я не договорил: гигантская призрачная лапа сгребла Диньку с погона и исчезла с ней.

«В цветок посажу» — пришло от топтыгина. — «Светится», — довольно сообщил он. — «Я — любоваться».

— А я — спать, — хмыкнул я, заваливаясь в койку.

Думал, буду ворочаться, думать мысли различной глупости и ненужности и прочее. Но упал и заснул. То ли Потап постарался, то ли сам вымотался и не заметил, но следующее после падения в койку воспоминание — стук в дверь служки с кофе и мёдом.

Позавтракал, проверил и перепроверил всё: от Мирки до того, не оставил я что-то нужное. Аркубулюс, с учётом барахла, напоминал бабку с баулами, но мне было не до эстетики, хотя сам я, само собой, оделся в сорочку и брюки и даже сюртук подготовил: пригодится уже в губернаторском обиталище. Ну и потелепался на аркубулюсе, смотря вслед влекомой гелеакулюсом крытой пролётке Гана. Ну а мне и так хорошо, да и торопиться смысла никакого. Добирался до дворца час, неторопливо, оглядываясь, вежливо пропустив несколько пролёток. А у распахнутых настежь ворот никаких стражей на виду не было, а были служки. Один из которых в пояс поклонился и попросил мое почтенство следовать за ним.

Я и последовал, через пару минут оказавшись то ли на танцполе, замещающем должность торжественного зала, то ли в торжественном зале, здоровом, как танцпол. В помещении копошились и подпрыгивали владеющие, не меньше трёх сотен, плюс сильные одарённые, примерно столько же. А в конце зала, куда меня и вёл служка, на возвышении в несколько ступеней стояло кресло типа «трон средней паршивости». До корифейского сильно не дотягивало, будучи явно губернаторским. Но Лидарёныш на нём не сидел, а прохаживался по площадке, толкая речугу. Что-то в стиле «Раньше всё было хорошо, но со мной всё будет совсем замечательно! Ура мне, и, так уж и быть, Корифею!»

На зажигательные речёвки «уракали» только ратники, им наличие сапог велит. Но Лидарёныша это не смущало, и нести ложь и пропаганду он продолжал с энтузиазмом госканала. А я оглядывался, отмечая знакомых. И, кстати, увидел Лиру: совсем не довольную местом среди дворцовых служанок, да и одетую так же, как они. Ну, вот тебе девка и «прынц на гелеакулюсе», мысленно пожал я плечами без особого злорадства. Как-то мне на библиотечную дурынду было, если начистоту, наплевать. Опыт неприятный, но не бесполезный, получил, а так — шла бы она далеко, жить своей жизнью, какая бы у неё ни была. Или помирать своей смертью — тоже вариант. Не до неё, в общем.

Ну и всякие Капросы, Аверчики и прочие были. Олры не наблюдалось, что и неудивительно. И тут я вскинулся: служка подвёл меня к самым ступенькам перед губернаторской табуреткой, так что ложь и пропаганда лилась на меня в первых рядах. Так вот, Лидарёныш перестал трындеть за всю фигню, против всего хорошего, а начал трындеть про «военную обстановку». И трындел, причём прямо не врал, но выходило, что «его мудрым руководством» совершена охренительно важная и нужная победа.

— Дружиннику Потапычу, совершившему подвиг и убившему могучего Ганга, стать наместником его земель. Нашей опорной базой для расширения владений и уничтожения местных дикарей! Потапыч, подойди! — бросил он, внешне так и радушно.

Ну а я, начиная внутренне оборачиваться (от греха) потопал по ступенькам.