Андрей понимал — нужно срочно выводить отряд на задание. Комиссар был согласен с ним: мужчина чувствует себя мужчиной в хорошей контиенде — драке. Но несколько дней ушло, чтобы осмотреться, сориентироваться, наметить объекты диверсий.
Гвадалахара — небольшой городок со средневековыми узкими улочками и старинными домами-крепостями из дикого камня — теснилась в узкой долине меж холмов на левом берегу реки Энарес. Франкисты были на правобережье, в тридцати километрах за Энаресом, если идти на северо-запад. Гвадалахара — как бы замок, запирающий три сходившиеся здесь дороги на Мадрид: из Бургоса, Сарагосы и Теруэля. Главной была та, что вела из Сарагосы — так называемое Французское шоссе, международная автомагистраль Мадрид — Париж. По этой магистрали мятежники были ближе всего к Гвадалахаре. Они занимали позиции у Сигуэнсы — городка, маленьким кружком обозначенного на карте. Пожалуй, надо прощупать противника прежде всего в районе шоссе. Хотя можно предположить, что именно этот участок наиболее укреплен фашистами.
Днем с переднего края Андрей провел рекогносцировку, а ночью с небольшой группой направился за линию фронта. Пока лишь с одной целью — разведать местонахождение вражеских позиций. Пошел и комиссар — решил, видимо, утверждать свое положение в отряде не только правами, которые ему предоставлены.
Они миновали нейтральную полосу. Левее, на самом шоссе, остался вражеский пост. Выждали, пока по шоссе пройдет патрульный броневик, и тенями перемахнули дорогу, взяли направление на Сигуэнсу. Поселок должен быть недалеко. Мрак и тишина обступили их. И вдруг в упор ударили винтовочные залпы, зачастил пулемет, взвыли мины. Двое из группы были сразу убиты. Близким разрывом мины Андрея контузило. На мгновение он потерял сознание. Потом почувствовал, как сильные руки подхватили его, понесли. Он начал вырываться.
— Это я, я, Феликс! — склонился над ним Обрагон.
— Приказываю отходить!..
Унося убитых, помогая раненым, они повернули назад. Стрельба так же сразу прекратилась, как и началась. Среди камней сделали короткую остановку. Божидар протянул Андрею флягу:
— Хлебни, другаре!
Он глотнул. Язык обожгло. Спирт. В самый раз...
Уже в казарме Андрей вместе с Гонсалесом проанализировал случившееся. Возможно, они напоролись на какую-то систему сигнализации и этим «засветили» себя. Может, не заметили замаскированный вражеский пост. Во всяком случае здесь — не Малага, противник стал осторожней и осмотрительней. И действовать против него надо иначе, чем на юге.
Похоронили убитых. По андалузскому обычаю воздвигли над могилами каменные надгробия-пирамиды. Гонсалес произнес короткую и яростную речь. Хозефа перевела:
— Вы, славные воины с юга, пали под Мадридом, но пусть не плачут ваши семьи — вы будете вечно жить в сердце Испании! Вы — настоящие мужчины и братья!
Лаптев поразился: вот каким красноречивым оказался его суровый комиссар!.. А он-то поспешил наречь Гонсалеса «боковатый» — на Рязанщине это означало: «угрюмый», «нелюдимый».
У самого Андрея голова разламывалась от боли. Наверное, получил сотрясение. Но — хоть и боль, и слабость во всем теле — не имеет он права даже малой малостью показать свое состояние: на теле ни одной царапины. Что подумают бойцы, собравшиеся у каменных могил?..
Лаптева подняли на рассвете. Очнувшись от резкого толчка, он не сразу понял, где он и кто стоит над ним в серой комнате.
— Ну и здоров ты храпеть! — прозвучал знакомый голос.
Вспыхнула под потолком лампочка, и Лаптев увидел Ксанти. Ксанти подсел к столу, подождал, пока Андрей встанет и оденется.
— Знаю о твоей «прогулке» в Сигуэнсу... Я же тебя предупреждал: головорезы генерала Молы стали куда осторожней. К тому же здесь, в Северной армии, полно немецких и итальянских советников. А они — этого не отнять — настоящие солдаты... Я приехал к тебе с новым и важным заданием.
Лаптев ополоснул лицо холодной водой, спросил:
— Какое задание?