Только сейчас он увидел, что Хозефа стоит рядом. Ветер обтекал ее, остро обозначил грудь, оголил выпуклый лоб. Девушка тоже, будто зачарованная, смотрела на море. «А она-то зачем здесь? Тоже мне, солдат в юбке... Парня не могли найти, что ли?..» Но снова почему-то всплыло давнее, из детства: «Красочка!..» У них в селе так говаривали: «Уж больно хороша, красочка!» «Ишь куда повело...» Он отвернулся, подошел к трапу, начал подниматься в рубку, к капитану. Хозефа застучала каблучками по ступеням вслед за ним. «Так и будет за мной хвостом? Лучше бы дали переводчиком парня». И еще подумал: «Юбка у девчонки как парашют, а с палубы смотрят на нее моряки».
Ночь уже поглотила землю. Блестками рассыпались далекие огни. Стало совсем темно. Лишь стлался за кормой светлый след.
Что ж, новый этап в его жизни... Тридцать его лет остались там, на берегу. А что впереди? Победы? Поражения?.. Что бы ни было, хорошо, когда в размеренный ток жизни свежим ветром в пять баллов, и даже штормом, врывается неизведанное. Хотя, коль вернется жив-здоров, в очередной автобиографии запишет одной строчкой: «С сентября 1936 г. по... находился на спецзадании».
Он снова посмотрел назад. Но уже не увидел и огней. «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома...» — снова тонким насмешливым голосом детства прозвучало в мозгу.
2
«Ерема, Ерема, сидел бы ты дома...» Где теперь его дом?.. «Рязанцы, синебрюхие, мешком солнышко ловили!..» «Почему — синебрюхие?» — допытывался он у бабушки Фроси. «Рубахи синие носили». — «А почему мешком солнышко?» — «Аднысь бой сильнай был, а солнце в глаза, спасу нет, дык спымали рязанцы его в мешок и спущали на ворога, инт ослеп и побег». Хороша присказка, ничего, оказывается, не было в ней обидного.
Их село Музлево стояло над Цной. За селом — в бараках и брезентовых палатках — размещался запасной полк. Что ни день, уходили к станции маршевые роты — на фронт, на войну, которая, как казалось Андрею, шла вечно. Правда, он помнил, как маршировали солдаты еще с разухабистыми песнями. Но потом вышагивали уже без песен, молчаливые и угрюмые: не новобранцы, а мобилизованные по второму сроку, оторванные от семей, залечившие раны в лазаретах.
Отца на фронт не забрали — он работал на железной дороге, пролегавшей неподалеку от села. Когда он возвращался домой и развешивал рубаху, она, высыхая, из черной становилась белой. И Андрей ногтями соскребал с нее соль.
Потом в селе загомонили: «Революция! Конец войне!!»
Андрей видел, как солдаты запасного полка бросали с берега в реку винтовки. Котомки за спину — и по домам. А потом снова началась война. Не та, далекая, неведомая, мировая, а гражданская. И эта война захлестнула и их Музлево. За Цной грохотало, матери прятали ребят в подпол и в погреба. Потом, когда стихло, захватившие село казаки пороли на площади перед управой мужиков.
В селе сбился красный отряд, и отец ушел вместе с ним в леса. Однажды, уже зимой, пробрался в избу — помыться и запастись продуктами. С отцом было еще двое. Андрей не мог заснуть, прислушивался с печи к их разговору. Понял, что нет в отряде оружия, сказал:
— Батя, я знаю, где сховано! В Дунькином омуте!
Той же ночью запрягли сани. Мороз сковал реку. Андрей точно помнил, куда солдаты побросали трехлинейки. Показал. Прорубили полынью и из черной жгучей воды начали доставать винтовки. Уложили в сани, прикрыли соломой. Только отъехали, навстречу казачий разъезд. Офицер:
— Кто такие? Откуда? Что везете? — И приказывает одному из казаков: — Проверь, что в санях.
За хранение оружия — Андрей знал — расстрел на месте: по селу расклеены листки. Казак соскочил с коня, сунул руки в сено, отвалил пук. Матово блеснули обледенелые ложа.
— Ничего нет, ваше благородие! — вытянулся перед офицером.
Ускакали. Отец — лицо белей снега — больно прижал сына к тулупу.
А вскоре Музлево встречало регулярные части Красной Армии. Отец вступил в полк и ушел вместе с ним.
Где сложил он свою голову — на западе, или на севере, или на Южном фронте? Так и осталось неведомо Андрею по сей день. А тогда — только выступил в поход отцов полк — собрался следом и он. Прежде что мать, что бабка Фрося: «Завертяй баловущий, спокою от тебя нету — пропади ты пропадом!» А тут: «Миленький, сладенький! Не пустим ни в жисть!» Да разве могли удержать? Подбил он еще двух приятелей, таких же пацанов. Горбушки хлеба и луковицы в котомках — вот и все их снаряжение. И ходу! Куда вот только идти? Дороги от села — во все четыре стороны. Загадали:
Получилось: за реку им перебираться. Удачно загадали — прямо на воинскую часть вышли. Но никто не желал принимать босоногое пополнение: «А ну, безгодовые, кругом марш — и домой!» Такой оборот их не устраивал. Стали околачиваться около полевой кухни — хворост на растопку собирают, дрова пилят, воду носят, картошку чистят... Повар не нахвалится, кормит от пуза. Но не настоящее это дело для революционного бойца. «Потопаем в другую часть», — решил Андрей.