– Киара! – настораживаюсь я.

Она возникает в дверях, напялив на себя в несколько слоев одежду, которую я только что отложила для нашего магазина. Всю подряд, из-под пятницы суббота и как попало.

– Идея была в том, что ты будешь мне помогать, а не наряжаться.

– Как же я упущу возможность все перемерить! – Она принимает всякие провокационные позы, а дверной проем служит ей рамой. – Надену-ка я, пожалуй, вот эту штучку в пятницу вечером.

– Какую именно? На тебе их не меньше трех.

На то, чтобы рассовать накопившийся за десять лет хлам в мусорные мешки или, сложив его в коробки, начать копить хлам в новом жилье, уходит гораздо больше времени, чем я рассчитывала, потому что каждое письмо, каждый чек и дно каждого кармана каждых джинсов имеет свою историю и жаждет мне ее рассказать. И хотя на работе я занимаюсь этим довольно расторопно, тут примешивается личный аспект, и каждая бумажка – сущая кроличья нора, через которую я лечу в прошлое. Понимаю, что времени на это у меня нет, но сижу час и два, до ночи. Куда легче обстоит дело с одеждой, туфлями, сумками и книгами, у которых сентиментальной ценности нет. Все, что я ни разу не надела в течение года (и вообще не могу понять, как такое можно было купить), прямиком идет в мешки для благотворительности.

Поначалу это травмирует. Вокруг горы всего. Кучи. И хаос только усиливается, когда поднимаешь какую-то штуку с ее насиженного места, и ненужность этой штуки просто лезет в глаза.

«Триаж» – назвала это Киара. Профессиональный термин в менеджменте. Сортировка и установление очередности.

– Уму непостижимо, как вещи доходят до того, чтобы занять место на полке твоего магазина.

– Потому-то твоя работа – разбирать мешки и коробки. А я всегда хотела то, что другим людям на фиг не нужно, – с вызовом говорит Киара. – Мэтью считает, что это проклятие, но я-то знаю, что это дар, ведь именно потому я и вышла за него замуж. Я так ему и сказала!

Я сижу на полу спиной к стене и смеюсь. У меня перерыв.

– Я так рада, что ты это делаешь, – говорит она, тоже усаживаясь на пол, ноги врозь, эластичные носки поверх колготок. На носки и колготки надевает сандалии с длинными ремешками. – Я горжусь тобой. Мы все гордимся.

– Вы все, надо полагать, не слишком высокого обо мне мнения, раз простой факт, что я продаю дом, заставляет мной гордиться.

– Ну, не так он и прост, и ты сама это знаешь.

Еще бы мне не знать.

– А что, если я скажу тебе, что дело не столько в эмоциональной готовности повзрослеть, сколько в том, что кухня моя нуждается в ремонте, окна пора менять, а пол в гостиной ходуном ходит? Так что я постелила ковер, чтобы те, кто приходит смотреть дом, этого не заметили.

– Отвечу, что горда тобой потому, что ты не пошла на дно с кораблем. – Сестра улыбается, но как-то зыбко. – Я так боялась за тебя все эти месяцы!

– Я в порядке.

– Теперь нужно найти, куда мы тебя поселим! – нараспев выводит Киара, размахивая кружевным шарфом, словно на гимнастике лентой.

– Все, что я пока видела, – ужасная гадость. Представь, в последней берлоге была ванная цвета авокадо, семидесятых годов!