Осока решительно направилась к круглой барной стойке, где обслуживали клиентов два блестящих многоруких андроида и рослое мохнатое существо ярко-синего цвета. Курносая, как у собаки-пекинеса, мордочка-лицо, пышные бакенбарды, длинная зачёсанная назад грива. Приглядевшись, я обнаружил, что у бармена четыре руки! М-да, я как-то привык, что шесть и больше конечностей бывает только у членистоногих. Осока заговорила с ним на том самом тарабарском языке, на котором впервые обратилась ко мне на планете степей. Мохнатый оскалился – получалось это у него не только нестрашно, а довольно мило, несмотря на клыки во рту – пригладил одной из рук синий мех на макушке и ответил. Вот когда я ощутил резкий, похожий на спазм, укол одиночества. Вокруг были только инопланетные чужаки да люди неизвестных национальностей, долдонящие на непонятном наречии, а я стоял среди них, словно в пустыне. И не имел ни малейшего представления, что со мной будет дальше. Осока, видимо, вспомнив обо мне, бросила взгляд в мою сторону, ободряюще улыбнулась и сделала жест рукой: ещё капельку подожди. Удивительно: приступ тоски тут же отпустил. Я более спокойно стал вслушиваться в разговоры окружающих. А язык-то не настолько уж непонятный, если разобраться. Определённо, глаголы в пресловутом базике были из английского. Часть существительных – тоже. Уловил я и пару-тройку слов явно немецкого и испанского происхождения. Что до артиклей, то я не услышал вообще ни одного «an» или «the», не иначе, отмерли за ненадобностью.

– Алекс, Гаргану говорит, что мой заказчик пока не явился, – наклонившись ко мне, сообщила Осока. – Придётся ждать. Тут есть свободные столики, сядем. Ты голоден? Местная готовка пускай и вызывает сомнения, а концентраты хуже в любом случае.

– На самом деле, я очень хочу пить, – признался я. – С самого утра.

– Никаких вопросов, датарии имеются. Какого рода алкоголь хочешь?

– Не алкоголь. Воды.

– Ох, прости. Когда мужчина говорит «дрынк», он обычно имеет в виду не воду, вот я и… – не закончив, она повернулась к бармену Гаргану. Тот, услышав просьбу, приподнял кустистые брови, хохотнул и смолк: Осока что-то добавила довольно резким тоном. Бармен произнёс два коротких слова и поставил перед нами штоф из чего-то, весьма напоминающего стекло. Внутри плескалась прозрачная жидкость, а в толще стеклянной массы был впаян зелёный лист неизвестного растения, на котором лежал воздушный пузырёк, словно капелька росы. Другая рука Гаргану сняла с полки тонкий стакан. Второй такой же стакан бармен наполнил чем-то рубиново-красным и поставил перед моей спутницей.

– Превосходная вода, – сказала Осока. – Кармелианская фабрика очистки. Идём вот туда в угол, посмотрим, что поесть.

– Скажи, «сорри, лэд» ведь означает «извини, парень»? – вспомнил я слова, брошенные мне Гаргану.

– Точно.

– Хм, получается, и базик ваш не совсем мне незнаком.

Круглый столик возле стены зала был рассчитан на четверых, именно столько сидений-табуретов располагалось по его периметру. Нетрудно было догадаться, что сиденье без спинки наиболее универсально: вдруг у посетителя хвост, как у чешуйчатого субъекта за соседним столиком, или какой-нибудь гребень сзади. В центре стола в углублении тускло поблёскивала крупная линза, окружённая металлическим на вид кольцом. Усевшись, я первым делом откупорил бутыль, налил полстакана воды и утолил жажду. Осока, поставив свой стакан на стол, притронулась к кольцу, и над линзой в воздухе сгустилось голографическое изображение – прозрачный шар с висящими внутри разноцветными кубиками и надписями. Касаясь разных его сторон и погружая пальцы в глубину, Осока «открывала» кубики, изучая текст.

– Хочу найти нейтральное, что не может быть вредно, – пояснила она.

– Сама-то ты что ешь? – спросил я.

– О, я это легко, вот так и так, – она выбрала несколько блюд.

– Думаешь, наша физиология отличается?

– Определённо нет, – сказала Осока. – Всё одно надо быть осторожными. Некоторые хуманы едят сырую рыбу и мясо, а у кого-то, кто не привык, может быть несварение.

– Да, сасими и строганина не для всякого желудка, – согласился я. – Всё же, я попробую то, что ешь ты, не умирать же с голоду.

– Добро. Гаргану, хэ! – крикнула она, перекрывая шум зала. Когда бармен повернул голову, указала на голограмму и произнесла, взмахнув ладонью, будто рубит что-то: – Сэпарадэ, йе?

Четверорукий сделал пальцами типично американский жест: O. К.

– И вот возьмём что, – моя спутница выбрала новый кубик. – Мужчина без мяса никуда не сгодится.