— Знаете, любое Евангелие — это нечто большее, чем просто перечень событий, — принялся он объяснять. — Евангелия представляют собой богословски ориентированные реконструкции текстов.

— Что вы хотите этим сказать?

— Всего-навсего, что каждое из них представляло свое особое богословие, — подчеркнул он, избегая подробностей, прежде всего спорных, чтобы не спровоцировать итальянку на новый приступ гнева. — Все это, как вы догадываетесь, вызывало полную мешанину в головах верующих, так как в одном Евангелии Иисус выглядел исключительно как человек, в другом — исключительно как Бог, в третьем — как божественный персонаж в облике человека. В одних утверждалось, что существовали некие тайные постулаты, доступные только посвященным, в других — что Иисус даже и не умирал. Еще были такие, где защищалась идея единобожия, у других было не менее двух богов, третьи указывали на наличие трех, двенадцати, тридцати богов…

— Матерь Божия! Какая каша!

Томаш согласился.

— Действительно, они никак не могли договориться, — продолжил он. — Образовалось несколько доминирующих групп последователей Иисуса, у каждой из которых было свое Евангелие. Были эбиониты — евреи, утверждавшие, что Иисус был всего лишь раввином. А Господь избрал его за то, что он был «правильным» человеком и знатоком Моисеева закона. Есть свидетельства тому, что Петр и Иаков, брат Иисуса, воспринимались предтечами этого течения. Потом появились павлисты, проповедовавшие универсальный характер постулатов Иисусовых и находившие в последнем божественные черты, считавшие, что путь ко спасению пролегает через веру в Его воскрешение, а не через следование законам. А еще были гностики, для которых Иисус был временным воплощением Бога, Христа, и они думали, что у некоторых людей имеется внутри искорка Божия, поэтому они спасутся, если получат доступ к тайному знанию. И, наконец, существовали доцетисты, говорившие, что Иисус был не кем иным, как Богом, но в человеческом облике. Он даже не знал, что такое по-настоящему голод или сон, просто притворялся, что хочет есть или спать.

Валентина обвела правой рукой окружавшие их полки Апостольской библиотеки Ватикана:

— К какому же из этих течений относимся мы?

Томаш улыбнулся.

— Мы? В смысле наша нынешняя церковь?

— Да.

— Мы — римские христиане, — изрек он. — Именно это течение сумело выстроить наиболее эффективную структуру со своей иерархией, дав толчок развитию церквей. Были группы, которые организовали иные, неформальные структуры. Кроме того, удалось обратить себе во благо сильное влияние, которого в языческом мире добились поборники Святого Павла. Понятно, что еще какое-то время центром христианства оставался Иерусалим, где проживали евреи-христиане, но в 70 году римляне разрушили город. И он, разумеется, перестал быть центром притяжения христиан, переместившись в другое место. Знаете куда?

Итальянка пожала плечами.

— Понятия не имею!

Историк указал на пол.

— Сюда, конечно же! Не Рим ли был столицей империи? Не вели ли сюда все дороги? И не Римской ли называют самую сильную церковь современного мира? Кто, как не христиане, жившие здесь, в столице империи, должны были возглавить христианское движение? У них были очевидные преимущества, и они вполне ими воспользовались, заняв положение доминирующей религии. Со временем они отвергли Евангелия некоторых других конкурирующих групп, навесив им ярлык «еретики», и возвеличили иные, которые определили как истинные. Их влияние было чрезвычайно велико, потому что здешние христиане оказались хорошо организованными со строго выверенными иерархическими структурами во главе с епископами, что позволяло добиться высокой управляемости. Кроме того, они были весьма зажиточными. В общем, Евангелия, названные еретическими, перестали копировать, и постепенно у учения-победителя осталось только четыре опоры, признанные римлянами «своими»: Евангелия от Матфея, Марка, Луки и, не без некоторого сопротивления, от Иоанна.

— Так вот как Евангелия соотносятся с письмами…

— Именно. Причем, некоторые из этих текстов, как Евангелие от Матфея и Первое Послание Павла к Тимофею, стали возводить слова Иисуса, — представляете? — на уровень Священного Писания. Вроде как намекали, что они обладают тем же весом, что и тексты Ветхого Завета, что было безусловной богословской новацией, — он изобразил весьма театрально гримасу сомнения. — Слова Иисуса значили столько же, как Священное Писание? — И сам же ответил, перестав паясничать. — Более того, во Втором Послании Петра содержится критика «невежд и неутвержденных», извращающих к тому же эпистолы Павла, «как и прочие Писания», то есть сами письма Павла здесь уже приравниваются к Священному Писанию! А отсюда до признания их каноническими, как вы догадываетесь, — один шаг.

— И когда это произошло?

— Это стало каноном спустя несколько лет после принятия Константином христианства, — сказал Томаш, показав на Ватиканский кодекс. — Примерно в то же время, когда был создан Кодекс, то есть IV век. Тогда же было определено, что новое Священное Писание состоит из двадцати семи текстов: Евангелия от Луки, Марка, Матфея и Иоанна, повествующих о жизни Иисуса, плюс хроники о бытии Апостолов под названием «Деяния святых Апостолов», и еще, в завершение, Апокалипсис Иоанна.