– Может быть, по той же причине, что и вы.

– Не думаю. – Прентис сделал ошибку и сразу же пожалел об этом; старик наклонился вперед, враждебно глядя на него. – Не наглей, парень.

Он покачал головой.

– Вы правы. Извините.

– Еще бы, черт возьми. Я не потерплю, чтобы двадцатилетние юнцы ходили и воображали, будто все про меня знают. Потому что ни черта ты, парень, не знаешь. Ни черта. Ты меня слушаешь? Хоть это ты понимаешь?

– Да, сэр, понимаю. Поэтому я здесь.

Он надеялся, что обращение “сэр” поможет, и действительно старик, казалось, смягчился, погасил самокрутку и задумался.

– И, собственно, с какой стати?

– Что с какой стати?

– Помогать тебе. Учить. Если этому вообще можно научить.

– Ни с какой, наверное.

– Вот именно.

Вот и все. Ничего ему не помогло. Старик повернулся и стал скручивать новую самокрутку, явно ожидая, чтобы он ушел. Прентис и хотел было уйти, но передумал.

– Разве что по одной причине. Вам шестьдесят пять лет. Вы побывали на всех войнах со времен гражданской, а сейчас, в эту минуту, немецкие подводные лодки плывут через Атлантику.

– И что это значит?

– Все рано или поздно кончается. Вряд ли кто-нибудь не понимает, почему мы сегодня здесь. Вилья – только предлог. Все это генеральная репетиция нашего похода за океан, а когда он начнется, жизнь, которую ведете вы, будет закончена, все, что вы знаете, окажется бесполезным. У вас впереди еще десять, ну пятнадцать лет, потом вас не станет, и все, что вы знаете, умрет вместе с вами. Я предлагаю вам возможность передать ваши знания.

Старик задвигался, открыл было рот, но Прентис не дал ему вставить ни слова.

– Я понимаю. Когда это закончится, мне они тоже не пригодятся, так что этим вас не проймешь. Но еще вот какое дело. Как с фермой моего отца. Точнее, у него была ферма, пока город не надвинулся и не проглотил деревню. Отец получил квартиру, а я записался в армию. Все меняется, а я – глупая деревенщина – в душе хочу сохранить старые привычки.

– Теперь все?

– Да, – кивнув, сказал Прентис.