– Ты, Лукьяне, смекай: как сев кончится да перед сенокосом пустое время будет – за деревнями приглядывай, гумновские с обидовскими вечно дрались, на чернохватовских стенка на стенку ходили. Слава богу, есть людишки свои в деревнях, докладают. Услышишь чего нехорошего – сразу в той деревне вели верным людям тайно забор какой-нибудь поломать, на стадо налет сделать. Осторожненько, чтоб не узнали. Потом все на монастырских вали – они, дескать, больше некому. Внешний враг очень хорошо народ сплачивает. Пусть хоть такой хитростью, да все на общее благо. Хуже раздоров – нет ничего.
– Так-так, – вникая, задумчиво кивал Лукьян. – Умен ты, Иване Петрович.
Раничев не удержался, похвастался:
– Был бы глуп, так не стал бы вотчинником именитым.
Лукьян улыбнулся:
– То-то и верно.
Как стало смеркаться, остановились на ночлег, выбрали лесную полянку. Не хотел Иван в села окрестные да на постоялые дворы заезжать – Ферапонтову монастырю, недругу старому, вся округа принадлежала. Завтра вот совсем другое дело будет, кончатся монастырские селения, княжеские пойдут. Там уж можно и приют найти, заночевать без опаски. А пока так, по-походному.
Воины развели костер, Лукьян распределил посты – кому какую стражу держати. Места глухие, из лесу вполне могли выскочить, налететь лихие людишки, да и ордынцы не так далеко – хоть и поистрепали Орду тумены Железного Хромца Тимура, да всегда хватало там рисковых людишек, всяких там князьков да мурз. Набрал охочих людей, да вперед, за полоном в русские земли. А что такого? Пути-дорожки знакомые. Так и с этой стороны рязанские ловкачи хаживали – за скотом, за товаром ордынским. С обеих сторон набегов хватало. Вот Иван и осторожничал.
Наломав лапника, устроили шалаши, над костром, высоко, меж деревьями, натянули рогожку – мало ли дождь, – уселись вечерничать. Пока часть воинов готовила бивуак, остальные запромыслили тетерева, которого тут же и сварили в котле с травами да кореньями. Вкусный попался тетерев, жирный, наваристый. Так и сидели вокруг костра – десять человек, включая Ивана, и еще двое затаились в лесу – сторожили. Запрядав ушами, всхрапнули привязанные неподалеку кони, видать, почуяли волка или медведя. Пронька поднялся на ноги, подошел к коням, успокаивающе погладил ближайшего по гриве. Да кони и без того успокоились, видно, лесное зверье, почуяв людей, сочло за лучшее скрыться в чаще.
Потрапезничав, завалились до утра в шалашах. Иван завернулся в прихваченную с собой медвежью шкуру. Сразу сделалось тепло, благостно и как-то спокойно. Воины погасили костер, чтобы не привлекать внимание – пламя-то средь ночного леса далеконько видать. Раничев почувствовал, как засыпает, проваливаясь в приятно-томящую негу. Что и говорить, поскачи-ка без перерыва полдня – любой устанет. Приснилось не пойми что, какие-то обрывки: то грозящий пальцем Повелитель полумира Тимур с морщинистым желтым лицом, то какие-то голые непотребные девки, а то собственною персоной Адольф Гитлер с косой челкой и почему-то в рыцарских латах.
– Вставай! – почему-то по-русски кричал Гитлер. – Подымайся, боярин-батюшка!
– Вставай, подымайся, боярин-батюшка! – растолкал спящего Ивана Лукьян. – Неведомы люди напали!
– Напали?
Раничев долго не думал, отбросил шкуру да, прихватив саблю, выскочил из шалаша, глянул на окольчуженного Лукьяна – и когда успел натянуть кольчужицу? Или так и спал в ней? Так ведь неудобно! Хорошо хоть более тяжелых доспехов с собой не взяли, чай не на битву ехали.
– Ну где вражины? Ужо отвадим нападать на беззащитных путников!
Иван устрашающе взмахнул саблей.
– Пронька только что сообщил. – Лукьян прижал палец к губам. – Слышишь, у дороги сабли звенят.
– Вперед, – поворачиваясь, бросил боярин. – К дороге. Наши где?
– За тобой, господине.
Раничев улыбнулся и покрепче сжал в руке тяжелую саблю.