Ковбой и Зверинец оборачиваются: она прыгает на промокшей ноге и бормочет ругательства. Оператор запечатлевает презрительный взгляд Зверинца, но режиссер монтажа эти кадры не станет использовать.

– Что случилось? – спрашивает женщина.

– Кажется, сломала большой палец на ноге, – бурчит Официантка.

Она садится на землю. На глазах у нее слезы, она с силой прикусила верхнюю губу.

– Обо что ты споткнулась?

Зверинец видит только тонкие ветки и мелкие камни: ничего достаточно серьезного, что могло бы причинить Официантке такую оглушительную боль.

– Не знаю, но было дьявольски больно. – Оператор снимал девушку только выше талии: причина ее травмы останется тайной. – Я не могу идти, – заявляет она. – У меня обе ноги ни к черту.

– Разувайся, давай посмотрим, – предлагает Ковбой.

Примерно четыре миллиметра ногтя на большом пальце у Официантки треснули и встали дыбом, словно после крошечного землетрясения. Из ранки выступает кровь, но двигает она пальцем без всякого труда.

– Не так уж страшно, – говорит Ковбой. – Достаточно налепить пластырь.

Официантка плачет: открыто, но беззвучно. Она копается в рюкзаке и извлекает аптечку первой помощи. Мужчина ловко мажет ноготь мазью с антибиотиком и обклеивает пластырем. Помогая Официантке, он расслабляется: ему хочется пожалеть ее, как он пожалел бы дочку, избавившись от всех мыслей о сексе.

Зверинец наблюдает за его хлопотами и мокрыми глазами Официантки.

– Ушибленный палец – это погано, – говорит она, просто чтобы что-то сказать.

Однако, когда палец перевязан, а Официантка не торопится обуваться, Зверинец теряет остатки сочувствия. Она всегда придерживалась правила, что все можно перенести на ногах.

Вот только Официантка страдает не просто от боли в ушибленном пальце. Ее донимает боль в перетруженных мышцах, ее организм отчаянно нуждается в кофеине и сахаре, а намокшая левая нога вызывает настоящее уныние. Начав плакать, она уже не способна остановиться.

– Извините, – шмыгает она носом. – Дайте мне минутку.

Большинству зрителей непонятно, почему ее утешает Ковбой, а не Зверинец. То, что она держалась в стороне тогда у костра, еще простительно: Официанткой занимались две другие женщины – но сейчас? Разве хромосомный набор Зверинца не экспрессирует неизбежную потребность утешать и успокаивать? Разве женщине не предназначено природой питать младенцев? Почему это не она держит Официантку за дрожащую руку?

Большинство зрителей придут к мысли, популярной не меньше, чем уверенность в присущем всем женщинам материнском инстинкте: женская ревность! Ведь Официантка моложе, стройнее и симпатичнее. Но Зверинца совершенно не волнует, что Официантка молода, стройна или симпатична. Ей важно только то, что она тормозит команду. Она точно так же раздражалась бы, будь на ее месте мужчина.

Идут минуты. Девушка пытается справиться со слезами. Она старается, по-настоящему старается, но ее организм вышел из повиновения. Отеческое похлопывание Ковбоя только портит дело. В целом тринадцать минут проходят с того момента, как Официантка ушибает палец, до того, как она наконец готова идти. Режиссер монтажа уделит задержке всего минуту, но вставит изображение садящегося солнца, создавая впечатление, будто она просидела на месте гораздо дольше, будто она плакала несколько часов.

Остаток пути довольно прост. Вскоре троица выходит из леса в двадцати шагах от того места, где вышла команда Следопыта. Небо полыхает закатом. Белый мужчина с темными волосами в красной флиске стоит на краю обрыва, прижав ко лбу ладонь.