Игнатьев задал вначале несколько вопросов, касавшихся тех дел, которые уже были достаточно исследованы группой Арцыбашева, и по ответам на которые можно было судить о готовности – или неготовности – этого существа отвечать на вопросы. Убедившись, что заключенный, пусть не слишком охотно, пусть без энтузиазма, но все же отвечает на поставленные вопросы, что его показания совпадают с теми данными, что стали известны Игнатьеву после знакомства с досье, Николай Федорович перешел непосредственно к делу.

– В своих показаниях вы несколько раз упоминали о некоем лице, которого Красильников в ходе одной из последних ваших конспиративных встреч назвал Диспетчером. Что можете сказать об этом лице?

– Ничего сверх того, что уже сказал.

– Красильников не сообщил вам никакой информации о Диспетчере?

– Только «гмейловский» бокс и номер контактного телефона… Но это носило разовый характер… – Помолчав немного, заключенный добавил: – После того как мы законтачили с Диспетчером, мы оба по взаимному согласию переменили контактные данные.

– Лично с этим человеком не встречались?

– Нет, никогда.

– Связь у вас с ним была дистанционная и анонимизированная?

– Ну… типа того. Я с ним в реале не встречался.

– Ну-ка, попытайтесь все же вспомнить… Может, вы что-то упустили из слов вашего бывшего работодателя?

– Не понял вопроса.

– Я спрашиваю про Диспетчера. Голос вы его слышали? Какие у него интонации? Могли бы узнать?

– Так скремблирование для того и придумали, чтобы голос говорящего нельзя было опознать… – глухо произнес «Номер Один». – Хотя… – Сидящий на полу человек вновь уставился куда-то в пустоту. – Хотя…

– Вы что-то вспомнили? Выкладывайте!

– Один раз чего-то «шифрующая» программа засбоила… Или у него сбой возник, или у меня, не знаю. Но я некоторое время слышал нормальную речь… Голос у Диспетчера, или у того, кто так назвался, он такой…

– Какой?

– Он как будто простужен был. Хрипастый такой голос…

– Хриплый?

– Да, точно… По ходу разговора канал наш заскремблился… Да… и больше я этого хриплого голоса не слышал.