— Интересно: вот умру я, а часы мои так и будут идти?
— Откуда они у тебя? — решился, наконец, задать так долго мучивший его вопрос Треска.
— Подарок отца. Последний, — Паштет бережно провел пальцами по стеклу выпуклого циферблата. — Когда я только из университета специалистом выпустился. Гордился мной, как уже взрослым мужчиной. Все говорил, что жизнь только новая начинается. Горизонты, перспективы, карьера. С тех пор без запинки так и работают. В них словно частичка той жизни все идет и идет. Будто стремится вместо меня к чему-то. А передать, видишь, некому.
— Жалко, чувак.
— И мне. Отплавались мы с тобой, видать, брат. А даже перед концом цапаемся, как старик со старухой. Хотя без этого было бы неинтересно. Да и привык я давно, — Паштет протянул руку, впервые за много лет назвав приятеля по имени. — Было приятно с тобой дружить, Витя.
— Ведь если бы я тогда, в семнадцатом, первые сети не утопил, а ты меня не отмазал, так бы и не познакомились, — Треска как-то задумчиво посмотрел на приятеля.
— Помню. Обоим влетело. Как всегда.
— Мне тоже, Женя, — Треска крепко пожал протянутую руку соседа. — Мне тоже. Не думал, что все вот так…
— И я не думал.
Они помолчали. Потом Паштет скосился на миски.
— Дохавать, что ли.
— Да и то верно, — сгреб свою плошку Треска. — Утопчем. Раз уж помирать, так с полным брюхом, чувак.
Невесело улыбнувшись, повара снова принялись за еду.
Склонившись над расстеленной картой мира, Тарас задумчиво водил по ней циркулем. Туда-сюда. Туда-сюда. Думая совершенно о другом. О том, что они все потеряли. Мысли никак не хотели складываться в хоть какой-нибудь мало-мальски приемлемый план действий. А ведь именно это от него сейчас и требовалось.
вспомнил он детский стишок, который во времена его разбитной юности подвергался весьма смелым лингвистическим преобразованиям. Южная Америка, значит. Угроза нового заражения. Карантин, который всеми правдами и неправдами нужно было держать в секрете. «Ох, Лерка, и устроила ты нам проблем…» Час от часу не легче. Сколько они так продержатся? Да и смогут ли?
Да и ко всему свободу передвижений, даже в случае, если лодку починят, ограничивала примостившаяся по левому борту громадина корейского танкера, будь он неладен. Хотя если бы не они…
Если бы не они.
— Легли бы мы все здесь, Юрка, — еще раз оглядев покрытую выцветшими фотокарточками стенку над столиком в капитанской каюте, Тарас отпил из кружки. Поморщился, теребя вислый ус. — К чему мы все стремимся? Куда плыть-то теперь? Команду всю растеряли, мир не спасли. Дала нам война бой, мать ее, который не под силу нам выиграть. Да и что теперь спасать-то. Взяли нас за жабры, Юрка. Не осталось ведь ничего, ты погляди вокруг.
Посмотрев на пожелтевший снимок двух улыбающихся пацанов в мундирах выпускников мореходного кадетского корпуса, он грустно добавил:
— Ты только погляди вокруг…