После этих слов он встал, при этом суставы у него хрустнули, и подошел к плоскому камню, на котором лежали куски пергамента, исписанные мелким почерком. Он свернул их в один общий свиток и обернул несколькими слоями льняной ткани.
– Наш труд близится к концу, и он уже перерос нас. Воистину горчичное зерно стало деревом, а скоро будет лесом.
Он вложил толстый свиток в кувшин, на три четверти присыпанный землей. Подступившая старость заставила его написать воспоминания. «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы», – однажды сказал он апостолам. И он избрал Кумран, чтобы сокрыть здесь свою исповедь, адресованную грядущему. Это успокаивало его совесть и льстило разуму. Ибо хитроумный план, который он задумал, навсегда сформирует человеческую мысль.
Остатками ткани Мириам заткнула кувшин. Они принялись соскабливать со стен пещеры черноватый липкий налет, хорошенько размяли его и запечатали горло сосуда. Так рукописи смогут сохраниться в течение нескольких веков. Затем присыпали свое сокровище несколькими горстями земли, собрали скудные пожитки и покинули эту обитель.
И вскоре растаяли в ослепительном свете и безвестности.
Часть первая
Снежинка убивает бугенвиллею
1
– Сие есть кровь моя!..
Освятив хлеб и вино, завершив литургию и евхаристию, отец Альмеда налил вино в потир и возложил облатки на дискос. Четверо присутствовавших на службе направились к алтарю, чтобы получить свою порцию пресного хлеба. Первой, как обычно, была вдова Райлер, стремительней всех приковылявшая на кривых ногах. После смерти мужа бедняжка совершенно потеряла голову, а вместе с тем и нимб над ней. Следом подошла Элма Тодсон, вот уже больше тридцати лет изменявшая мужу с Христом. Супруги Дакобски замыкали эту короткую процессию. Едва сводя концы с концами на надбавку за долголетие, которую им от щедрот своих выплачивал штат Аляска, они ходили только в места, куда вход бесплатный, то есть в церковь да в торговый центр «Бентли Малл». Старый Уолт Финч продолжал сидеть в третьем ряду, скрестив руки и опустив голову на грудь. При этом он смачно похрапывал.
– Ступайте с миром, и да пребудет с вами Господь!
– Благодарение Господу, – прозвучал нестройный ответ стариков.
В это время года отец Альмеда не собирал полную церковь. Потому он урезал ритуал. Быстренько совершив причащение и благословив прихожан, он разбудил Финча и проводил малочисленных верующих к паперти, которую свирепо хлестал снежный буран, до стоящего там микроавтобуса, нанятого католической общиной Фэрбэнкса для доставки паствы в родные гавани.
Промерзший до мозга костей священник сложил священные сосуды в дарохранительницу и преклонил колени перед алтарем в луче бледного света, прорвавшегося сквозь витраж с изображением Христа с лицом эскимоса. Бог редко являлся в Фэрбэнкс, да и дорога к его церкви частенько оказывалась непроходимой. Порой в Божьей обители укрывались несколько нищих, но вел их туда скорее мороз, чем вера. Отец Альмеда давал им пищу, сдобренную благочестивыми беседами, а также капельку евангельского тепла. Преисполненный благих намерений священник, обладающий прочными, как сталь, нравственными принципами, превратил свой дом в приют для бездомных и организовал также их бесплатную доставку в свою церковь, чтобы они могли присутствовать на службах. Собранные пожертвования в сумме двухсот долларов на весь год никак не соответствовали его обширным планам, и потому недавнее даяние, щедрое, хоть и небескорыстное, от федерального агента Боумана было принято с радостью и благодарностью.
Отец Альмеда вздрогнул и взглянул на распятого Христа. Да, иногда при мысли о родной Испании у священника щемило сердце. Следствием раздоров с Ватиканом и желания повидать мир стало его назначение в весьма незавидный приход Фэрбэнкса. Однако его любовь к Богу и Его созданиям ничуть не была поколеблена. Священника беспокоило лишь то, что он пошел на сделку с совестью, приняв деньги от федерального агента Боумана, который затеял сомнительную авантюру. Фелипе Альмеде не нравилось нарушать обет даже ради благого дела, даже ради сверхщедрого донатора. Он попросил Бога простить ему этот грех, перекрестился и встал с колен.
Он уже направлялся к себе на квартиру, как вдруг дверные створки с грохотом распахнулись, словно двери салуна под напором компании жаждущих выпить. А ведь отец Альмеда был убежден, что двери он запер. Леденящий ветер ворвался в церковь, загасил свечи, смел покров с алтаря, сбросил на пол жалобно зазвеневший колокольчик.
Священник ухватился за привинченную к полу скамью и согнулся в три погибели, чтобы противостоять завывающим порывам бурана, который стремительно засыпал снегом стены и пол. Очередной порыв отшвырнул его к алтарю. Отца Альмеду развернуло, он заскользил, упал, растянулся во весь рост, пополз в боковой неф, где не так свирепствовал ветер, и постепенно добрался до кружки для пожертвований, затем до чаши со святой водой у входа. Добравшись до дверей, он изо всех сил навалился на одну створку. Когда же он стал закрывать вторую, буран задул с удвоенной яростью и вновь распахнул двери. Отец Альмеда, собрав все свои силы, согнувшись чуть ли не пополам, выиграл у бурана сантиметр, два, три. И внезапно он обнаружил, что Провидение послало ему в помощь еще одну пару рук, мощных, как домкраты, которые уперлись в створку над его головой. Целиком сосредоточившись на своей задаче, он не допытывался, откуда пришла к нему эта помощь. Тяжело дыша, он напирал на дверь. А когда щелкнул язычок, отец Альмеда повернул ключ и привалился к створкам.
Совершенно обессилев после борьбы с бураном, он безвольно осел. «Почему все представляют ад, как геенну огненную, а не как Аляску?» – подумал он.
На уровне его глаза оказались колени незнакомца. Он обвел взглядом своего спасителя, упрятанного под многими слоями тряпья, задубевшего от мороза.
– Благодарю, сын мой.