Вот только соседушка с глазами по пять копеек смотрел не на меня, не на воронов и даже не на мои семейники в горошек, а на то, что я держал в руках. Я и сам решил взглянуть, ибо в порыве своём не замечал, что хватаю, и… малость обомлел.
В руках у меня была заржавленная чугунная наковальня, сдернутая мною же из закопанного в землю пня.
— Ааааэээм, ну я тут это… — весь пыл из меня разом вышел, ведь я вспомнил, сколько эта дура весит. — Эээ. Тренируюсь?
Вороны же при этом спланировали аккурат на плечи соседа и призывно подпрыгивали, словно предлагая мне наковаленку прям в их сторону метнуть. Вот жеж добрые твари.
И вот что странно, сам сосед этих двух прохиндеев в упор не видел. Смотрел на меня раскрыв рот, пока дар речи к нему не вернулся.
— А. Понял! Да! Ясно! Я это…Мне пора! — и убёг он так быстро, что аж размытый силуэт в воздухе на мгновенье повис, прямо как в мультиках.
Встряхнув головой и почти не чувствуя в руках веса, я всё же наковальню плюхнул на место и пень под ней скрипнул от тяжести. Два с половиной пуда….Это же сорок с лишним килограмм. Вот сколько она весила!
Да я в лучшие свои годы столько не поднимал, сколько поднял сейчас!
То-то у соседа глаза такие были. Он же тот ещё любитель всё ценное после уехавших владельцев пособирать и по ломбардам, скупкам и металло-приёмкам распихать. Доброму металлу вес знает. И уж сколько он добра этого перетаскал с покинутой деревеньки нашей я и представить не мог, но на целебный укольчик наверняка хватило.
И это что же получается. Раз этот шакал тут у меня так открыто шарился, то значит и мой скарб ему приглянулся?
— Ша! А ну разошлись, — шикнул на прыгающих в ногах воронов, явно надеющихся на продолжение потехи. — Если он меня обнёс, шею ему сверну….или на газон насру. Одно из двух точно.
Предположения мои оказались верными. Кухонька была обнесена почти под ноль. Сковородки, кастрюли, чашки, ножи, столовые приборы, и даже как-будто бы пыль была сметена его загребущий рукой. И хоть это и злило неимоверно, к чести вора сказать, такой чистой кухни я у себя давно не видел.
А вот в гостинной был полнейший бардак.
Все шкафчики в комоде были выдвинуты, все дверцы в шкафах открыты. Большая часть вещей была скинута на пол и на разложенный диван. Уж сам не знаю, что он в барахле моём искал, но что нашёл, наверняка упёр, на что мне было, честно говоря, насрать. Ценного у меня отродясь не водилось, а всё самое важное давно в погребке полёживало и даже такой проныра, как он, туда не добрался бы так просто.
Так и оказалось. Под нетронутым ковром в одной из спален отковырянная паркетная дощечка явила под собой отверстие, в которое я стальную загогулину с подоконника взятую и запихнул. И в этой кривой проволоке только такой же старик, как я, ключ увидел бы. Так что, повернув пару раз в одну сторону, пару раз в другую, я и отворил дверцу в полу.
А там всё, как и было — соленья, брикеты пищевые, консервы, бутылочки с перцовкой ещё отцом оставленные. Всё чисто мирно, рядком к рядку. И мне аж на сердце полегчало, как будто и не ходил вчера в лес помирать. Перед тем, как схрон прикрыть, выудил кой-чего всякого разного и побольше и пошёл в зал, ибо живот от голода прихватило так, что сам диву дался.
— Фууух. Вот жеж намаял то я брюхо, никогда так есть не хотелось, — сказал вслух, попутно пальцами играючи снимая закатанную крышку с банки и жадно отхлебывая рассола.
Вот только впервые за десять лет моего бубнежа одинокого, из коридора в ответ раздалось авторитетное карканье и в гостиную вплыли слова.
—
Не привык я всё-таки к таким галюцинациям.