В одиннадцать лет я начала просится на охоту, с местными охотниками. Родители были против, но я сбегала из дома, и преследовала их. Тем не оставалось ничего, кроме как принять меня. Я даже несколько раз была довольно сильно побита ими, но вскоре они уступили напору. Старший охотник даже начал учить меня ходить правильно в лесу, и читать следы. Я ничего не просила, и лишь молча работала грузчиком, качая выносливость и силу, параллельно со скрытностью.
Про скрытность я никогда не забывала, постоянно крадясь по деревне, или даже у себя в доме. За это тоже меня часто избивали, но мне было пофиг.
Очень возможно, что я не права, и нужно принять свою семью и любить их. Но я воспринимала этих людей как свиньей. Поймите меня правильно, в позапрошлой жизни я тоже была родителем, и знаю, что такое следить за детьми. Даже делая скидку на средневековые реалии, даже делая скидку за мир, этих животных я не могла считать родителями. Я понимаю, что они не виноваты, похоть промыла им мозги, вместе с местными блядями, которые считаются богами. Но все же, а мне то, что с этого?
Но были и у меня проблемы. Наступал переходный возраст, и зов тела ощущался все сильнее. Иногда очень хотелось уединится и пошалить хотя бы с пальчиками. Но я решила, что это будет отличной тренировкой, на силу воли. Так что старалась игнорировать это, концентрируясь на новой для меня учебе, а именно — стрельбе из лука.
Стрелять из лука меня никто не обучил, но я попросила взрослых охотников дать мне чей-то старый лук, и потихоньку занималась этим на заднем дворе нашего дома. Когда я хотя бы примерно начала понимать, как это делается, я стала брать лук в лес. Где в основном тренировалась. А в двенадцать лет я прострелила какую-то птичку, и была безумно горда собой. Конечно, я не побежала хвастаться этим перед родителями, как сделал бы настоящий ребенок. Я просто оставила дичь в доме, и пошла в свой угол, чтобы помедитировать.
Через два дня я прострелила еще одну птичку, и мне очень не понравился взгляд одного из охотников. А за десять дней до исполнения моего совершеннолетия мои опасения сбылись. Я как, как часто, бывало, в последнее время, носила на поясе брюк (я носила кожаные брюки) свою дичь, а на спине носила вещи старших охотников. Но вскоре четверо из пяти, забрали свои вещи и удалились, и я осталась с Диком наедине. Я почему-то была уверенна, что он не посмеет ничего сделать с несовершеннолетней, ведь за это строго карали. Однако удар в затылок, убедил меня как же я ошибалась.
Проснулась я от боли снизу. Я лежала, привязанная руками к стволу, а этот придурок насиловал меня, натужно пыхтя. Я подавила панику, и спокойным тоном попросила, чтобы он меня отпустил. Но то меня не послушал. Я не чувствовала ничего кроме боли и горечи, от осознания, что меня опять ебут без моего согласия. Никакой похоти не было, хотя этот козел за пол часа успел кончить в меня дважды. А потом долго держал мои ноги приподнятыми.
— Я не стану дожидаться, пока ты повзрослеешь и найдешь кого-нибудь сама. Мне самому в хозяйстве пригодится такая справная девка. Тебе же все равно скоро нужно будет выйти замуж, считай тебе повезло. А чтобы ты не убежала, тебе поможет беременность.
Через двадцать минут он просто развязал меня. Я была физически слаба, а он держался сзади. Так что до деревни у меня не было возможности убить его. Когда я зашла в дом, мои “родители” улыбались, смотря на меня понимающими взглядами. На мое взбешенное состояние они не обратили внимания.
Я первым делом пошла в задний двор, где у нас была баня. Баня из себя представляла просто деревяную постройку, где мы все умывались нагретым солнцем водой. Однако, мне этого было недостаточно, так что я развела во дворе костер, куда скинула несколько камней. Подождала, пока они не нагреются до красноты. После, при помощи палок скинула эти камни в бочку с водой.
Вода моментально зашипела и нагрелась. Убедившись, что вода почти ошпаривает кожу, я разделась и вошла в бадью. Старый советский трюк с горячей ванной, не раз спасал меня от незаконнорожденных детей. Мне было больно, тело горело, рана в вагине начала снова кровоточить. Но я упорно сидела, и чистила себя, пока вода не остыла.
После я надела свои брюки и топик, и направилась прямо к дому деревенского старейшины. После стука, дверь открыла жена старейшины и пропустила меня в дом. Сам старейшина прибыл в гостиную через двадцать минут, видимо снова сношал свою ненаглядную дочь. В Лаире это было нормально. Я рассказала ему о насилии, и о том, что я несовершеннолетняя. На вопрос, почему не пришел мой отец, я прямо ответила, что не доверяю этому козлу. Старейшина мрачно принял донос.
— Конечно это преступление. И я лично оповещу орден про это. Но, видишь ли, есть и другой закон. Если ты беременна его семенем, то уже считаешься его женой, так что в таком случае даже орден ничего ему не сделает, чтобы не лишать ребенка отца.
— Я уверенна, что я не беременна. Позовите знахарку, пусть она меня проверит.
Конечно, такие уебанские законы были нелогичны, и для меня являлись дичью, но я решила добиться своего, и отправить этого козла на рудники, где ему и самое место.
Знахарка проживала недалеко, и прибыла через пять минут. Достала какой-то круглый артефакт, и приказала поставить руку на него. Артефакт не среагировал.
— Это дитя не беременна.
После этих слов старейшина помрачнел еще больше. А я поняла, что он был возмущен не фактом насилия, а тем, что я не стала покорно принимать свою судьбу.
Старейшина быстро проводил знахарку из дома, я понимала, что сейчас начнется торг и угрозы, поэтому проскользнула с ней, сославшись что мне не хорошо. Старейшина попытался удержать меня, но я вырвалась и пошла рядом со знахаркой. Та лишь улыбнулась понимающе. Как только мы отошли на несколько метров, она заговорила.
— Зря ты надеешься на орден. Старейшина не доложит им. Все знают, что Дик заплатил пять серебряных монет за тебя. Так что мой совет, не делай себе хуже. Просто смирись.