— Да ничего особенного… Будешь агентом, станешь выполнять мои поручения. Умная девочка, сразу поняла, что это твой единственный выход…

Впоследствии выяснилось, что в свободное от любовных утех время старый сатир подвизался у Карташова. Конечно, тогда он не имел на меня определенных планов — просто справедливо предположил, что отпуск начальницы развяжет руки персоналу. Но дальше дело приняло совсем другой оборот…

В клинике я больше не работала. На медицину, на диссертацию и прочую муру у меня теперь элементарно не оставалось времени. Чем я занималась? Много чем! Сначала задания были безобидными: получить справку в РЭУ, в ЗАГСе, съездить в архив за документами, подать запрос, что-то передать на словах, отвезти два тяжелых пакета. Затем в течение почти года я должна была наблюдать за одной девицей. Девица не делала ничего такого, просто шастала по разным адресам, а я их записывала и сообщала Карташову. Потом мне поручили сбор компромата… А потом… Но лучше уж об этом не вспоминать… И теперь я так запуталась в сетях Карташова, что ни о каком ослушании даже и не думала. Он стал полновластным хозяином моей жизни!

Еще похлеще дела обстояли с Лешкой.

С самого начала я не хотела посвящать его в эту историю, а когда прояснились масштабы катастрофы, испугалась его реакции — не меньше, чем возможного приговора. Карташов прав: я виновата и не виновата. Но муж колебаться не станет, это вам не суд присяжных! Лень, халатность, доверчивость, головотяпство… Да, Лешка скажет — виновна и не простит никогда.

После беседы с Карташовым, запретившим упоминать о нашей договоренности, я сказала мужу:

— Клиника Самета закрывается, ищи другую работу.

— А ты? — удивился он.

— Я уже нашла.

— А специалист по медтехнике там не требуется?

— Я поступила в агентство. Буду патронажной медсестрой, — соврала я.

Карташов предупредил, что действовать придется по гибкому графику, и работа сиделки станет самым правдоподобным объяснением моего длительного и нерегулярного отсутствия.

— Ты что, заболела? — не поверил муж. — А как же твоя драгоценная диссертация?

— Как-нибудь…

Он сразу понял, что я обманываю его, а с годами лишь укрепился в этой мысли. А раз так — значит, он свободен. Другое дело, до какой степени.

Свобода в понимании моего мужа заключалась в том, чтобы спать в разных комнатах, приходить домой когда заблагорассудится и уезжать в отпуск в неизвестном направлении.

Он быстро нашел высокооплачиваемую работу (область та же: медтехника) и раз в месяц выдавал мне на хозяйство небольшую сумму, требуя при этом, чтобы дома его всегда ждал горячий ужин, а в выходные завтрак и обед. Кроме того, на эти деньги надо было одевать и обувать дочку, платить за ее дополнительные занятия, за квартиру, за свет, за телефон…

Что касается меня, я тоже имела свой заработок. Правда, очень скудный и нерегулярный. Изредка Карташов бросал мне несколько не самых крупных купюр:

— Будешь хорошо работать, получишь еще…

Эти деньги я складывала в ящик комода и, когда их скапливалось достаточно, отправлялась на вьетнамский рынок и там, жестоко торгуясь, покупала себе обувь и одежду. Некоторые вещи: черный норковый полушубок, светло-серое замшевое пальто, красный шерстяной костюм и еще кое-какие мелочи — сохранились у меня со времен Саметовой клиники. Но о том, чтобы носить их каждый день, не могло быть и речи…