— Ничего, давайте! — Я отважно протягиваю деньги.

Будем развлекаться, а вдруг получится? Как себя чувствуют мыши в мышеловке? Им-то наверняка не до развлечений.

— Гриш, тебе надо купить костюм. Не пойдешь же ты в театр в свитере!

— Может, не сегодня?

Да, соглашаюсь я. Театр Комиссаржевской, должно быть, место демократичное, там и в свитере сойдет. А в Мариинке — нет.

К семи мы едем в театр, к одиннадцати — в ресторан, где я предусмотрительно заказала столик. Утром — в Гостиный Двор, оттуда — в Эрмитаж. Вожделенные голландцы, французы, импрессионисты. Неожиданно я почувствовала, что их искусство вызывает у меня отклик. Импрессионисты обращались с миром свободнее: на их картинах он казался ярче, воздушнее и добрее. Жуткое ощущение параллельной реальности покинуло меня.

Даже в очереди время можно провести очень приятно. Познакомиться с кем-то интересным, узнать что-то новое. Жаль, не получается забыть, что ты в очереди. И куда эта очередь к тому же! Например, вчера. Собираемся мы в театр, и вдруг звонит Лена. Я уж все прокляла, что намекнула ей про неприятности.

— Как ты? Что у тебя? — Такая грусть в голосе. Пусть лучше бы плохо думала обо мне, только бы не тосковала! — Ничего, мам, все нормально будет, увидишь! — утверждает моя дочь не очень уверенно.

А дальше новость. И какая! Полчаса назад в коробке из-под стиральной машины какой-то мужик привез мои вещи. Норковый полушубок, два свитера, туфли, спортивный костюм и Наташино платье.

— Гриш, нас выгнали с конспиративной квартиры, — сообщаю я после разговора с Леной.

Гришка молчит — не знает, как реагировать. Я тоже не знаю, хорошо это или плохо. Квартирка нам осточертела, конечно. Но как бы не было хуже. Как бы нам еще по квартирке этой не заскучать!

Нервы у нас накалены до предела, поэтому, придя после Мариинки в ресторан, я предлагаю заказать водки. Гришки смотрит с опаской. Если я начну пить и деморализуюсь, руководить предприятием придется ему. Роль руководителя прельщает его не слишком, но спорить он не решается.

— Завтра в Летний сад пойдем. — Я лихо опрокидываю рюмку и заедаю шашлыком из осетрины. На вкус водка по-прежнему противная, но сейчас чем хуже, тем лучше. — Там статуи: День, Ночь, памятник дедушке Крылову, домик Петра. А еще ограда…

— Откуда ты знаешь? — почему-то беспокойно спрашивает Гришка.

— Слышала в булочной!

— Где?

— В булочной! Так вот ограда… Ее какой-то знаменитый мастер делал… или по эскизам какого-то известного художника… Сада ограда темная тянется, тянется, тянется…

Гришка молча разливал водку. Его дурные предчувствия начинали сбываться.

Утром мы проспали до одиннадцати. Завтрак заказали в номер, но к еде почти не притронулись. Обоим было плохо, болела голова, а тревога не унималась.

— Надо куда-то идти! — Я сидела на кушетке в гостиной, одним глазом глядя в книжку, другим — на Гришку, растянувшегося на черном кожаном диване. — Надо идти! — Сейчас я стыдилась своего вчерашнего глупого поведения в ресторане.