– Я же сказал: «в основном». Есть, конечно, ещё города, но их мало, и становится всё меньше.

– Почему?

– Делать там нехер, вот люди и уходят.

– А куда уходят?

– Туда, где лучше. В другие города, более успешные. Селятся вокруг, надеются откусить от большого пирога. Только мало кому удаётся. Так и гниют в своих трущобах. Батрачат, воруют, собой торгуют, детьми… Короче, выживают, кто как сумел.

– А ты? Ты родом из такого города? А как он называется? Много там народу? А метро есть? А…

– Стоп, – предостерегающе поднял я указательный палец. – Не слишком много вопросов в первый день знакомства?

Оля со вздохом пожала плечами.

– Арзамас. Это мой город.

– Не слыхала.

– И хорошо.

– Почему?

– Как тебе сказать… Население тамошнее придерживается несколько иного мировоззрения, чем твоя семья. Сложно было бы вам найти с местными общий язык. Таких там называют лацами. Нормальными то бишь. И, мягко говоря, не жалуют. А учитывая род занятий, ваша семейка закончила бы… – Я живо представил, как «гостеприимные» жители моего родного города окружают обоз переселенцев, под визг и улюлюканья стягивают с возов, забивают камнями, вспарывают животы, а то и впиваются зубами в ещё трепещущее лацовское мясо; ошалелые от крови лошади несут, раскидывая по грязным улочкам бесхозный уже скарб на радость дворовой шпане и зевакам. – Плохо. Вероятно, хуже, чем сегодня.

Оля посмотрела на меня с подозрением.

– Ты – мутант?!

Я сдвинул капюшон чуть назад, и солнечный свет, отразившийся от жёлтой радужки, дал ответ вместо меня.

Плот между тем пересёк реку, и я, сойдя на берег, вывел лошадей следом.

– Надо лебёдку стравить, – потянула Оля вниз рычаг на дизеле, – а то баржа зацепит, и не вернёшься.

Оптимистка.

– Залазь уже. Ткач состарится и помрёт при наших темпах.