К[оньи] высказал заинтересовавшее меня мнение – неправомерно говорить о «латинском» родстве Франции и Италиии. Ф[ранция] утратила свою душу, здесь доминирует восточный тип. И[талия] же – нордическо – западная смесь, всегда несла в себе тоску по возвышенному. К[оньи] признает, что к югу от Неаполя глубокий след оставила Передняя Азия. Складывается впечатление, что фашизм все – таки вынужден будет постепенно склониться к определенным выводам. Интересно посмотреть, какую мину заставят скорчить Ватикан эти «новые язычники».
Выступал перед военной академией, перед всеми руководителями национал – политических школ вермахта, перед Нордическим обществом, перед командирами СА Саксонии, где меня тепло и по-товарищески приветствовал Шепман[487]. Перед 1400 консультантами гау по экономическим вопросам, приехавшими со всех уголков империи. Мои слова о том, что я последовательно защищаю м[иро]в[оззрение] н[ационал] – с[оциализма] и что я не изменил своей позиции, вызвали несмолкающие аплодисменты. Понимание относительно тех или иных схваток тщеславий, очевидно, ширится.
Открывал выставку работ Петерсена; большой успех художника, которого я поддерживал и поддерживаю. Сегодня выставка «Ожившая древность». Это работа над формой в отличие от иных ведомств. Прежде всего, от придирок, которые могут заставить поблекнуть даже самую серьезную работу. Совещания: интервью о большевизме для скандинавских и венгерских газет. Поездка Маллетке в Софию и Бухарест: закупки идут полным ходом. Вальпер[488] едет в марте в Бразилию, чтобы договориться о поставках сырья. Президент[489] передал мне указания в отношении 2000 мешков кофе для «З[имней] п[омощи]»[490] (стоимостью 280 000 марок). Встреча рабочей группы этнологических исследований в моем ведомстве; принимал у себя нового руководителя отдела науки (Ваккер[491]) из Министерства воспитания. Совещание по вопросу организации очередных выставок. График новых докладов в Падерборне, Дюссельдорфе, в окрестностях Мюнхена. О реорганизации культурной работы – здесь у нас с Леем будет повод для баталий.
Недавно передал голландке в[ан] Аммерс – Кюллер[492] по поручению фюрера наградной крест Ордена Красного Креста, которым удостаивают женщин. Она была глубоко тронута; вела себя с нами порядочно, умная женщина.
Совещания, посвященные рейхссъезду членов Нордического общества в Любеке. Посещение концерта «Зимней помощи», [дирижировал] Фуртвенглер[493], осмотр рейхсшколы материнства[494] и т. д. и т. п. Все время занят, но все же общий эффект кажется мне недостаточно значительным. Пока не будут устранены поводы для трений, снова и снова будут возникать трудности, приводящие к пустой нервотрепке. Пусть даже нервы крепкие.
14.2.[1937]
Из Венгрии приходят сообщения об усугублении политической неразберихи. Таким образом, подтверждается информация, полученная от ф[он] Мечера. Старый друг Гёмбёша (сопровождал Г[ёмбёша], когда я приглашал его в 1933 г. в Берлин), он описывает ситуацию в мрачном свете. Дараньи[495] добросовестный человек, но недостаточно силен, Бетлен[496] наседает, желая стать кем – то вроде заместителя регента. Мечер и его друзья приняли решение о развертывании радикальной оппозиции. Гёмбёш в качестве руководителя, старая расовая идеология в качестве основы. Нашлись толковые ребята, в стране отличное настроение. – М[ечер] производит впечатление постаревшего и уставшего человека. Венграм придется нелегко! Произносились бесконечные речи, а тем временем они многое потеряли. Им придется отказаться от мечты господствовать над другими народами, в противном случае они попадут в еще более затруднительное положение.
Керрл пережил тяжелый удар. После ужасной головомойки у фюрера он, очевидно, захотел поиграть бицепсами. Он приказал церковному совету, создание которого потребовало стольких усилий, уйти в отставку, и вознамерился создать государственное церковное правительство, распустив «Исповедующую церковь» и Союз немецких христиан. Сообщение об этом появилось в субботу днем. Керрл заявил, что в понедельник выступит с большой речью, были приглашены представители всех земель. И тут фюрер отдает из Берхтесгадена распоряжение приостановить все мероприятия и вызывает Керрла к себе. K[еррл] вновь сделал противоположное тому, чего от него ожидали и что является частью нашего курса: не мы отвечаем за церковь, скорее она, и только она, должна доказать свою состоятельность. Если она распадается на уже существующие секты, в этом нет и не будет нашей вины. – Фюрер распорядился о мерах, противоположных планам Керрла: Генеральный ев[ангелический] синод должен издать свою конституцию. Здесь сразу возникает ряд проблем: как должны осуществляться выборы [в синод] – от существующих групп либо от конфессий (евангелисты – лютеране, реформаторская церковь и т. д.), позиция партии и т. д.?
Данциг вновь стал поводом для волнений в мировой печати: якобы Геринг по результатам визита в Польшу намерен немедленно добиться присоединения[497] и т. д. Резкий официальный протест с нашей стороны. Но: последняя речь д[окто]ра Геббельса в зале «Дойчландхалле»[498] навела все мировое сообщество на эту мысль. Г[еббельс] заявил, что данцигский вопрос будет «окончательно ликвидирован». Бурные аплодисменты. И это накануне визита Геринга! Заявлять о подобных вещах министр может, лишь имея в руках соответствующую договоренность, либо в том случае, если он намерен вести бесцеремонную пропаганду. Очередной жуткий ущерб интересам Г[ермании] лишь затем, чтобы продемонстрировать, что ему известны «тайны».
20.7.[1937]
Несмотря на то, что прохожу курс лечения, я не хотел лишиться возможности принять участие в открытии Дома н[емецкого] искусства[499] и потому поехал туда в субботу. – Речь фюрера была абсолютным подтверждением моей позиции, которую я вынужден был отстаивать как раз перед теми, кто получил от фюрера полномочия в сфере государственной исполнительной власти. Уже 2 года назад я говорил фюреру: «Вы можете повторно выступить в Нюрнберге с речью об упадке искусства, на деле это не дает никакого эффекта». Тогда у меня сложилось впечатление, что слова мои его не убедили, однако опыт общения с жюри его собственной выставки вызвал у него растущее возмущение. За обеденным столом несколько недель назад он в присутствии д[окто]ра Г[еббельса] заявил: в жюри сидели идиоты и большевики от искусства, он их разогнал. Он будет приобретать лишь те картины, которые жюри забраковало. – Я не проронил ни слова и не вмешивался в вопросы, касающиеся выставки. Фюрер поручил «Фото – Г[офману]»[500] оказать ему помощь… – В последнюю минуту я направил к нему своего человека – директора выставки Ш.[501], который раздобыл значительное количество хороших произведений.
Я смог констатировать, что 50 % работ на большой выставке были созданы теми, кому я покровительствовал на протяжении 4 лет. Во время первой выставки в Рейхсканцелярии д[окто]р Г[еббельс] не упустил случая во всеуслышание поёрничать за моей спиной. Теперь же в Мюнхене он вынужден был расхваливать художников на все лады…
Жюри д[окто]ра Г[еббельса] попало под влияние одной персоны, которую я выкинул из н[ационал] – с[оциалистического] о[бщества] к[ультуры]. Теперь он стал членом «сената культуры»: Кельтер[502]. Он и другие «сенаторы» не упускали случая саботировать мою работу везде и всюду.
В Дрездене прошла первая выставка под названием «Дегенеративное искусство»[503]. Мин[истерство] проп[аганды] дважды выражало свой протест. И все – таки она состоялась.
В Берлине состоялась выставка «Человек». Чтобы особо подчеркнуть образ здорового человека, было выставлено около 20 картин, относимых к разряду дегенерат[ивного] искусства – при моей поддержке. В очередной раз член «сената культуры» Вайдеман[504] выразил свой протест. Но безрезультатно – поскольку здесь командовало Министерство внутренних дел.
Незадолго до открытия Дома немецкого искусства правая рука маркс[истского] уполномоченного по вопросам культуры (Редслоба[505]) д[окто]р Биберах[506] в качестве уполномоченного Министерства пропаганды по парижской выставке отклонил кандидатуры Бена[507], Шпигеля[508], Ляйпольда[509].
И вот в Мюнхене д[окто]р Г[еббельс] вынужден был укорять «бездарей», которых на протяжении 4 лет защищали его представители. Он делал это в свойственной ему манере, как будто он был подлинным вождем в борьбе с вырождением искусства.
Речь фюрера о «холстомарателях» стала оглушительной пощечиной тем, кому он от лица государства оказал высокое доверие. Журналисты д[окто]ра Г[еббельса] тем паче станут восхвалять его как «патрона искусств».
После съезда партии. 1937
Этот съезд партии был воплощением постоянства. Без сенсационных заявлений, отчет о работе, очередной недвусмысленный призыв к борьбе с Москвой. Я – и это стало уже традицией – выступал с речью на конгрессе первым: мировоззренческое обоснование всей проблематики. Партия и заграница восприняли как знамение наших дней то обстоятельство, что я (первым среди живущих) был удостоен национальной премии. Заслуженная награда, ибо все почувствовали, что речь шла о чем-то более значительном, нежели заслуги перед наукой. С моим именем связывают понятие ожесточенной борьбы против Рима. Я выстоял в этой борьбе вопреки всем усилиям «ученых» умов умертвить меня. Я был верен написанному мной, и если фюрер официально вынужден был оставаться в тени, то вести эту борьбу он поручил мне. Моя личность на знаменах партии, таким образом, – часть программы; «частные взгляды» были положены в основу всей революции фюрера. Один заруб[ежный] пресс – атташе заметил в беседе со мной несколько дней спустя, что некая папск[ая] структура расценила присуждение мне премии как плевок в лицо Св[ятого] Отца[510]. Этот Св[ятой] Отец выразил немецким паломникам свою озабоченность. Ужасно, по его словам, когда того, кто отвергает все католическое, объявляют «пророком Рейха».