24.11.[1936]

Моя статья о ревизионизме вызвала огромный отклик на Юго – Востоке. Венгры в ярости, причем именно ввиду речи Муссолини, которая дала почву для новых иллюзий; им придется образумиться, если они не хотят потерять все. Румынские газеты публикуют дословный перевод статьи. На радостях Гога дал длинное интервью; вчера я получил от него открытую телеграмму: «Сердечное рукопожатие от имени моего великого народа. Письмо последует. О[ктавиан] Г[ога]».

Сегодня здесь побывал румынский посланник Комнен, надушенный, как старый парикмахер, – сама любезность – потоками изливал благодарность (служебная записка прилагается[442]).

Присутствовали отдельные представители румынской прессы.

Профессор Гюнтер[443] сетовал на преобладание «восточных существ» – так он выразился – среди руководителей низшего звена. Потребность в кадрах привела к их засилью. Помимо этого мы беседовали о новом руководстве Философского общества[444]. А также о визите нового президента Немецкого исследовательского общества профессора Менцеля[445]. Теперь его деятельность во многом будет определяться распоряжениями министерства; задача в том, чтобы обеспечить важные области науки необходимым объемом финансирования, это позволит работать действенно.

11.12.[1936]

В последнее время бесконечные совещания – отчасти малоприятного свойства – о них необходимо сказать особо, ведь нередко темпераменты и убеждения расходятся в принципиальных моментах. Выступления на периферии – источник силы и укрепления доверия. Таким было, например, выступление в Нюрнберге перед командирами СА Франконии. Там в старой церкви – бывшая церковь Св. Екатерины – я обратился с речью к прибывшим из двух областей руководителям СА. О борьбе СА и нашем мировоззрении. Ф[он] Оберниц[446] приветствовал меня тепло и определенно: «Ваше имя для нас – программа и закон». Присутствующие приняли мое выступление сердцем. «Вы отправляетесь домой, будучи исполненным силы, которая проистекает из того, что Вы дали нам», – сказал О[берниц].

На днях у меня был профессор Цанков[447] из Болгарии, бывший премьер – министр. Он давно знаком с моими работами и просил меня о более подробном разъяснении принципов нашей борьбы, а также рассказывал о своих планах. Он производит приятное впечатление, не лишен, однако, некоторого профессорского налета, что поначалу не дает возможности разглядеть в нем возможного диктатора.

Телефонное интервью с агентством Домэй[448], посвященное немецко – японскому соглашению и мировой большевистской угрозе.[449]

Обсуждение с директором Кляйнманом возможностей пуска по железным дорогам Румынии вагонов «Mitropa» как альтернативы французским. Подробное рассмотрение договорно – правовых аспектов, которые были очень умело использованы французами. Здесь можно применить лишь § 14: [пункт о] наличии оснований предполагать, что договоренность не может быть соблюдена.

Деляну[450] из Румынии предлагает территории под бурение нефтяных скважин, а также зерно. Информация будет передана в Министерство продовольствия и далее Герингу.

Гога написал мне длинное благодарственное письмо, обещает непреложно держаться оговоренного курса.

Доктор Лавачек[451] подробно сообщает об изобретениях и саботаже со стороны «И. Г. Фарбен»[452]. Его проводили к Бакке[453], который, в свою очередь, осознав, о чем речь идет, пообещал всяческую поддержку.

Дал крупнейшей шведской газете интервью, посвященное большевистской угрозе. Принял у себя нового боливийского посланника. (Начинаются предварительные обсуждения торгового соглашения.)

Прием во В[нешне]п[олитическом] в[едомстве]. Комнен сообщает о разговоре с чеш[ским] посланником. Мастны[454] посетит меня, чтобы побеседовать об улучшении наших отношений.

Участвовал вместе с фюрером в церемонии спуска на воду [линкора] «Гнайзенау»[455]. Великолепное зрелище. К концу мероприятия – эпизод, который я никогда не забуду. Когда фюрер пожимал руку каждому из оставшихся в живых членов экипажа погибшей подводной лодки, один матрос вытащил из кармана фотографию фюрера. Снимок в поцарапанной рамке, пострадавший от морской воды: в час смертельной опасности он спас снимок и сохранил его у себя. Теперь он просит у фюрера автограф. Этот снимок станет реликвией на борту новой подводной лодки.

Далее: прием в Нордическом обществе. Речь директора датских Государственных железных дорог.

Вчера – речь в Мюнстере перед представителями вермахта и партии в старой ратуше. Несколько слов на массовом собрании. Доклад был выдержан в осторожной манере с учетом необходимости подвести слушателя к нашим требованиям. Затем последовал теплый товарищеский вечер.

Аманн был здесь и рассказывал о собственных заботах в связи с новым законом о печати. Доктор Г[еббельс], по его словам, беспрестанно опасается, что его могут «урезать в правах». A[манн] характеризует его как человека, который имеет обыкновение присваивать результаты чужого труда. Он рассказал о некоем еврее Л. из Министерства финансов[456], через руки которого проходили секретнейшие счета по оборонному ведомству и который имел поддержку. Необходимые меры теперь приняты. Что до остального – он говорил с фюрером, который упомянул в беседе мое имя. «Р[озенберг] – гениальный ум. Вот только слишком уж много у него заместителей, которые хотят на него походить». A[манн] передал содержание беседы с фюрером, состоявшейся после выхода в свет моей работы. Он отправился к фюреру и сказал: «Господин Г[итлер], если вы хотите прочесть нечто подлинно значительное, возьмите книгу Р[озенберга]». На что фюрер, уже знакомый с ней, сказал: «Да, кости Р[озенберга] давно истлеют в могиле, но об этой книге будут по-прежнему говорить».

Керрл, едва выздоровев, вновь учиняет травлю «Мифа». Интеллектуальный ноль всегда воспринимает чужой успех как упрек в свой адрес. Керрл написал письмо Русту, которое даже Р[уста] привело в совершенное недоумение. Керрл хочет воспрепятствовать новому школьному закону и пишет Русту о том, что для н[ационал] – с[оциализма] обязательное конфессиональное преподавание закона божьего является делом само собой разумеющимся. Руст поклялся порвать отношения со старым другом.