– То же самое произойдет и с университетами, – вмешалась его жена. – Они, например, спят и видят, как бы прибрать к рукам Сорбонну. Саудовская Аравия готова предоставить им практически неограниченные дотации, так что мы станем одним из богатейших университетов мира.

– И Редигер его возглавит? – спросил я, вспомнив наш недавний разговор.

– Его кандидатура напрашивается сама собой. Он уже лет двадцать занимает промусульманскую позицию.

– Если мне не изменяет память, он даже принял ислам, – заметил ее муж.

Я залпом допил свой стакан, и он наполнил его снова; да уж, скучать нам не придется.

– Видимо, все это страшная тайна, – сказал я, подумав. – Не понимаю, почему вы решили со мной поделиться.

– В обычное время я бы, конечно, рта не раскрыл. Просто сейчас произошло уже множество утечек – это-то нас больше всего и беспокоит. Все, что я вам сейчас рассказал, и многое сверх того я прочел в идентитаристских интернет-сообществах, ну, в тех, к которым мы смогли получить доступ. – Он недоуменно покачал головой. – Установи они прослушку даже в самых защищенных залах МВД, и то вряд ли узнали бы больше. А хуже всего то, что они пока эту бомбу никак не используют: ни тебе шума в прессе, ни публичных разоблачений; они явно выжидают. Ситуация небывалая и потому крайне тревожная.

Я попытался расспросить его поподробнее о движении идентитаристов, но, судя по всему, его мысли были уже далеко.

– Один мой коллега на факультете, – все же сказал я, – был связан с ними, но потом совершенно от них отошел.

– Ну да, все они так говорят, – саркастически хмыкнул он.

А когда я завел разговор об оружии, которым, вроде бы, оснащены некоторые из этих групп, он, молча отпив портвейна, пробурчал:

– Да, ходили слухи, что их финансируют русские олигархи… Но никаких доказательств не нашлось.

На этом он умолк окончательно. Некоторое время спустя я откланялся.

На следующий день, направляясь в университет, хотя делать мне там было совершенно нечего, я набрал номер Лемперера. По моим расчетам, приблизительно в это время заканчивалась его лекция, и он действительно ответил. Я предложил пойти выпить; ему не нравились бары поблизости от университета, и он в ответ предложил встретиться в кафе “Дельмас” на площади Контрэскарп.

По дороге, на улице Муффтар, я вспомнил, о чем говорил муж Мари-Франсуазы: а вдруг и правда мой юный коллега знает больше, чем сказал мне? Может, он все еще напрямую связан с этим движением? Кафе “Дельмас” с глубокими кожаными креслами, темным паркетом и красными портьерами было вполне в его духе. В бар напротив, уставленный фальшивыми книжными шкафами жуткого вида, он ни за что бы не зашел; это был человек со вкусом. Он заказал шампанское, я же, ограничившись кружкой бочкового “Леффе”, вдруг сломался, почувствовав, что страшно устал от собственной интеллигентности и сдержанности, и спросил его в лоб, не дождавшись даже возвращения официанта:

– В такой нестабильной политической ситуации… Скажите честно, как бы вы поступили на моем месте?

Он улыбнулся моему порыву, но ответил ровным тоном:

– Во-первых, я сменил бы для начала банковский счет.

– Счет? Почему?.. – Я вдруг осознал, что почти выкрикнул эти слова, наверное, я был очень напряжен, сам того не замечая.

Вернулся официант с пивом и шампанским, и, помолчав, Лемперер ответил: