— Ты, должно быть, все проспал, Фрэнк. Я думал, ты-то должен знать, что кроется за сообщением о двух тысячах.

— А я и вправду знаю. Я только не знаю имя той женщины.

— Ты веришь, что было сообщение, в котором говорилось о двух тысячах жертв? И что это правда?

— Я верю, что кто-то сказал это — ради всего святого — но я не думаю, что это правда. Хотя, может быть, за следующие десять лет погибнет сто тысяч людей.

— Что? Брось, Фрэнк! Давай не будем так небрежно обращаться с сегодняшними фактами. Две тысячи погибших означает две тысячи погибших вчера — а не через десять лет. Я думал, вы умные ребята.

— Ладно, скажем так: ЦРУ понравилась эта информация, поэтому они не оспаривают ее.

— Это выше моего понимания. В последнем сообщении, которое я получил, изображено огромное желто-серое облако, плывущее над Европой и направляющееся в сторону Северного полюса.

— Через Скандинавию.

— А потом в Сиэтл и Ванкувер.

— Жители спасаются бегством прямо в ночном белье.

— И по последнему прогнозу погоды, переданному Си-эн-эн, облако обязательно накроет Сиэтл.

— Полиция не исключает возможность поджога.

— Конечно. Срочно проверить всех подозреваемых!

— Это старая история о пожаре, причина которого не обнаружена.

— Так это все проделки ЮПИ?

— Ну да! Позвони им. Они тебе сами скажут.

Так и вышло. Я позвонил Энди Талли, ночному редактору ЮПИ в Вашингтоне. Он занял очень неопределенную позицию относительно «женщины из Киева» — первоначального источника информации о двух тысячах погибших на Украине в результате взрыва реактора.

Когда я спросил о ней, на другом конце телефонной линии повисла длинная пауза.

— Никто ничего не знает, — в конце концов сказал Талли. — Мы не можем ее найти. Она всегда была для нас надежным источником, но сейчас она пропала — исчезла в наступившем там хаосе. Это было неподтвержденное сообщение, — объяснил он. — Оно исходит от разведки Соединенных Штатов. Там сказали, что та женщина была кем-то вроде сестры милосердия, добровольным помощником в госпитале. Она заявила, что видела тысячи трупов. — Спасибо, — сказал я. — Теперь я понимаю.