Пролог

Самая грубая тринадцатилетняя девочка в мире

Когда я вошел в комнату, она даже не взглянула на меня и продолжала яростно теребить нитку, вылезшую из стула. С утра стул был еще в порядке, но теперь из него определенно торчала нитка. Так девочка пытается убедить мир, что выбранный ею путь — лучший, вернее, единственный возможный. Если она решила, что нитка должна торчать, она будет торчать. И если у вас хватит глупости с этим не согласиться, она набросится на вас и будет терзать до тех пор, пока вы не примете ее точку зрения.

Она оказалась у меня, потому что ее обвиняли в особо тяжких издевательствах над старушками. Она подошла к пожилой женщине на автостоянке супермаркета и приказала выйти из машины. Когда старушка не послушалась, она вытащила ее из машины, выполнила классический «хэдлок»[1] и начала дубасить.

Как мило.

Странно, но, судя по рассказу полицейских, пока всё это происходило, охранник супермаркета подошел и спросил пожилую даму, знакома ли она с девочкой. В перерывах между ударами старушка сказала, что не знает ее. Да уж, этот парень точно не был Шерлоком Холмсом. Таким образом, юная особа, о которой идет речь, была сначала доставлена в тюремную камеру, а потом — к местному социальному работнику. Пару раз в неделю я покидаю офис, чтобы пообщаться с детьми и их семьями, и эта маленькая радость тоже попала ко мне в список Когда я спросил социальных работников, чего они от меня хотят, те лишь пожали плечами. Что ж, по крайней мере, честно. Эта девочка была одной из тех, кто даже самых стойких людей мог привести в замешательство.

Итак, я вошел, и, должен признать, мне было страшно любопытно. Дети вроде нее всегда привлекали мое внимание: я хотел знать, что их всех объединяет. Я сразу же понял, что передо мной злобная молодая особа — дело было не только и не столько в том, как она выглядела, а в том, что над ее головой, казалось, постоянно парят мрачные грозовые тучи. Эта девочка была такой злой, что создавала вокруг себя собственную погоду, и самолетам пришлось бы облетать ее стороной, чтобы не попасть в зону турбулентности. Она была одета в выцветшие рваные джинсы, почти волочащиеся по полу, что соответствовало моде подростков ее возраста, и черный балахон «Adidas» с капюшоном. Еще на ней были ярко-красные кеды, и мне почему-то вспомнился Клоун Красти[2].

Я сел напротив, и она сделала то, что всегда делают дети вроде нее — использовала прием «Я тебя в упор не вижу», — хотя мы оба знали, что на самом деле она меня видит. Она просто хотела дать мне понять, что я не заслуживаю даже такого микроскопического усилия, какое потребуется, чтобы перевести на меня взгляд. Мы просидели так около минуты, и я почти физически ощущал волны враждебности. Она выглядела как разгневанный, жужжащий рой пчел, удивительно похожий на тринадцатилетнюю девочку.

После нескольких минут молчания (которым я позволил тянуться довольно долго, чтобы показать, что для меня всё это не так уж важно) я едва успел открыть рот, чтобы сказать: «Ну…»

И вдруг — бум! — ее взгляд, полный яда, метнулся вверх.

В джунглях Южной Америки живет маленькая желтая лягушка по имени Phyllobates terribillis (или ужасный листолаз). Ее кожные выделения настолько ядовиты, что слизи одной лягушки хватит, чтобы убить семь человек Она настолько опасна, что, бывало, собаки и дети умирали, попив воды оттуда, куда она макнула свой перепончатый пальчик.

Так вот, в тот момент взгляд девочки стал ядовитым, как ужасный листолаз.

«Отвали, мужик, — бросила она. — Я с тобой не разговариваю. Ты, блин, самый уродский тип во всем гребаном мире».

Хм-м…

Я получил отличное образование, и немедленно сделал вывод, который обычные люди (не психологи, а люди вроде вас, уважаемый читатель) могли бы и не сделать: я не очень-то нравлюсь этой девочке. Еще я знал, что она надеялась расстроить мои планы, заставив выбежать из комнаты в слезах. Как ни странно, но она мне сразу понравилась. Вам просто не может не нравиться тот, кто может быть так груб, несмотря на то что вы еще ничего не сказали. Взрослые иногда бывают грубыми, но редко достигают такого уровня дерзости и желчи. Если бы эта девочка была из металла, она была бы винтовкой.

Разумеется, я ни капли не обиделся и даже нисколько не возмутился. Во-первых, у меня есть несколько строгих правил, или основ, которые я использую, чтобы понять грубость подростков. Мы еще вернемся к этой проблеме и рассмотрим ее подробнее. Во-вторых, я довольно долго и скрупулезно рылся в Интернете — и обнаружил, что в мире есть как минимум три человека уродливее меня: мужчина из Восточной Европы, отвратительный фермер из Кентукки и женщина из Бристоля, при виде которой поморщился бы даже слепой. Если бы девочка назвала меня четвертым по уродливости человеком в мире, я бы, может, и удивился, но этого не произошло. Она сказала, что я — номер один, и это было ее огромной ошибкой. Она не подготовилась.

Большую часть последних двадцати лет я работал с самыми разными подростками, и как только меня не называли — вы даже не представляете. Надо мной глумились лучшие из лучших, их глаза вылезали из орбит так далеко, что могли бы начать вращаться вокруг Земли. За это время я освоил пару приемов этой игры. Возможно, это была самая грубая тринадцатилетняя девочка, которую я встречал, или даже самая грубая тринадцатилетняя девочка во всем мире, но мне уже приходилось работать с такими детьми.

Так что я не заплакал и не убежал. Я наклонился вперед в своем кресле и улыбнулся: