— Она не закрылась.
— Верю… Хочешь, мы поговорим об этом?
Он покачал головой, но она этого не увидела.
— Это не интересно, — промолвил он.
— Меня интересует все, что относится к тебе… Понимаешь, это нельзя назвать нездоровым любопытством… Если иногда поверять кому-нибудь свои сокровенные мысли, может стать легче…
— Поздновато помогать мне! — с яростью в голосе отчетливо произнес он.
Серван знала, что эта злость направлена не на нее. Ему, разумеется, стыдно. Противоречивые чувства жертвы. В повисшем тяжелом молчании она давала ему время обдумать ответ. Чтобы после стольких лет молчания он мог наконец освободиться от боли и гнева. И она вместе с ним погрузилась в ад, терзавший его изнутри. Говоря без остановки, он едва успевал переводить дыхание, рассказывая о невыносимом.
О постоянных побоях и унижениях. О ежедневном страхе.
Об ужасе, который Серван ощутила всем своим нутром.
Он сделал паузу, и она, улучив момент и обретя дар речи, спросила:
— А твоя мать? Что она сделала, чтобы остановить его?
— Она подвергалась таким же издевательствам, как и я, а может, и худшим… Но она никогда об этом не рассказывает.
Его голос изменился. Меньше гнева, больше боли.
— С тех пор как он умер, мы никогда об этом не говорили. Как будто ничего не произошло… Как будто его никогда не существовало…
Венсан замолчал, не в силах дойти до конца истории. Исчерпать кошмар до дна.
Дна, куда никто никогда не сможет за ним последовать.
Часы показывали 11:30, и стрелка уличного термометра резко поползла вверх. Опустив стекло пикапа, Серван всей грудью вдыхала ароматы растений освещенного солнцем южного склона. Крошечный уголок Прованса в самом сердце высокогорных Альп.
После своей исповеди Венсан отправился в горы. Два часа, проведенные им в одиночестве, позволили закрыть печальную тему. Когда он вернулся, они больше ее не касались.
Сейчас они медленно двигались по довольно широкой и ухоженной проселочной дороге, которая привела их в опустевшую деревушку Шасс. Проехав через деревню, Венсан припарковался за домом отца Жозефа.
— Неужели здесь никто не живет? — спросила Серван.