Я снова встал в круг и затерялся, смазался в нем, в вихре резких поворотов и притопываний. Пыль висела в вечереющем воздухе. Старцы сдержанно, чтобы не мешать обсуждению, покашливали. Друг Камня показывал белые зубы и красные десны. Он вытащил из сумки две костяные пластины и сухожилиями примотал к ножевой заготовке. Получалась прекрасная ножевая ручка. Сумка его была неиссякаема. Так, Мастер достал из нее прекрасный рыбий клей, отличную меховую кисточку, яркий кусок охры, прекрасный белый кусок топленого жира, острую рисовальную палочку. Трудно было следить за ним — хоровод в своем священном движении уносил меня от него, и когда движение вновь приближало меня к Рыбе, у ног его оказывалась новая помогающая ему вещь.
Мы уже заканчивали обсуждать, как нам уговорить Мамонта. Друг Камня заканчивал изготовление ножа — своего родственника. Блуждающий огонь заканчивал свой спуск. С охоты наконец-то вернулся Молодой Старец. Ему захотелось прикончить чужака. Он просто не разобрался. Да и Рыбомамонт сам был виноват. Он вспотел от выпитого, и узоры истины на его теле сильно размазались, так что Молодой Старец видел перед собой лжечеловека из орды Рыбы. Всем известное проворство Рыб спасло нашего гостя. Когда в воздухе подало свой тонкий голос невидимое в быстроте копье, он не разгибаясь мелькнул от камня, на котором сидел. Он закричал криком смерти, и сначала все решили, что все кончилось. Но гость страшно выругался:
— Бесплодный ты мертвец! Испортил все! Испорчено было не все — копье только пригвоздило сумку к земле да слегка порвало мышцу на боку. Но это едва было видно в сумерках, а еще было видно, как бешено рванулся, выхватив нож, Младостарец и на нем черными комьями повисли другие Старцы.
— Гость! — орали они. — Нельзя!
Молодой Старец остановился. Тяжело задышал:
— Что же вы… Давайте быстрее делайте из него человека! Я терплю из последних сил!
Свет Верхнего Огня замер на пороге, отделяющем землю от неба, и на земле орда разложила очень большой костер. При его свете Старцы торопливо разрисовывали Рыбу, опасливо косясь на Младостарца, которого трясло, он то и дело вскакивал и трубил, как Предок, при виде чужих ненавистных рисунков на чужом теле. Но кожа Рыбы заполнялась рисунками из жизни родной орды, дыхание великого охотника становилось мягче. Стерев дикую пену с губ, он улыбнулся и сказал:
— Теперь я узнаю в тебе человека. Я не виноват перед тобой. Приказ Предков двигает нами, а он несгибаем, у него только одно значение: убей так убей, накорми так накорми. Давай выпьем с тобой из одного черепа и забудем этот печальный случай.
Так они сделали… Потом Старцы стали рассказывать, что гнев Змееносого Предка обрушился на Рыб, и они припали к коленям могучей орды людей, ища заступничества. И про круговое обсуждение говорили мудрые Старцы, и про песнь-решение, и про мою поправку. Молодой Старец прошел по мне блестящими глазами и сказал:
— Его избранничество почти ясно. А сейчас пойдем отдохнем.
Но сначала все отправились навестить Старца, готового перейти к Предкам. Родная орда столпилась вокруг, гладила занемогшего по горячим рукам и голове и поила медовой брагой. Но ум его уже почти весь пребывал в Местовремени Снов, он разговаривал с невидимыми существами, а драгоценная жидкость вяло выливалась без пользы из пахучего рта. Все отошли и залезли в один шалаш из шкур, тут мед всеми овладел, и мы повалились друг на друга, сплетясь в одно ордовое существо.
Поутру мы проснулись. Предки, вошедшие вместе с медом, прямо так и распирали наши головы. Их было много, и поэтому им было там тесно. Мы терпеливо перенесли эту вспыхивающую, гремящую боль — ведь Предкам хотелось иногда оживать, и у них не было иного выхода. Что может быть лучше жизни?
Если выпить много воды и съесть кусок хорошо пропеченного курдюка горного барана, они будут довольны и выйдут вон.
В безмедовом состоянии мы вновь исполнили хоровод обсуждения. Потом какой-то из Старцев кивком подозвал какую-то девушку и спросил:
— О, еще не взрослая, ты все запомнила из вчерашнего обсуждения?
— Запомнила.
— Все запомнила из сегодняшнего обсуждения?
— Запомнила.
— Есть ли какие отличия?
Невзрослая задумалась. Потом, запинаясь, сказала: