— Ни разу? Тогда тебя ждет большой сюрприз, если ты вдруг все-таки выберешься.

— Какой именно?

— Люди. Они не такие… как здесь. Жалкие. Слабые. Глупые. И ты живешь, чтобы их защищать.

— Так, давай ты не будешь включать мне промывку мозгов. Я же говорила, со мной это не сработает.

— Я и не хотел. — Мак-Гинти вдруг посмотрел на нее с жалостью. — Но ты даже не представляешь, что там. Вы спасаете людей на заданиях, рискуя собой, и они вам благодарны, все плачут, машут. И вы чувствуете, что делаете что-то важное. Но там, за пределами экстремальных ситуаций, они совсем другие. Впрочем не важно. Зачем ты пришла?

— Посмотреть на твою недокормленную рожу.

Мак-Гинти и вправду очень сильно сдал. Чего только стоили утомленные глаза с красными жилочками сосудов. Зеленые, зеленее даже, чем глаза Татьяны Михайлоф. Но сквозь серую пелену усталости проглядывал стальной цвет упрямства. Сдаваться он не собирался.

Гувер села возле клетки и выложила ему все. О странном поведении Кейджа, о докторе Конноре, о Линде Крейвен и о Стефане Моритце. Об экспериментах Моритца Мак-Гинти был наслышан гораздо больше, чем Коннор.

— И что ты на это скажешь? — В итоге спросила Гувер.

— Скажу, что я близок к тому, чтобы выиграть наш спор.

— И не мечтай. Я, кстати, посмотрела твое дело. Впечатляет. И разочаровывает одновременно.

— У вас есть только седьмая часть.

Гувер озадаченно замолчала, потом хмыкнула.

— Тогда впечатляет в квадрате. Но все равно, с твоими способностями ты бы мог править миром.

— А я к чему стремлюсь?

— Я имела ввиду другое.

— Результат все равно один.

— Но не из-за детских же комплексов желать всем зла!

— Гитлер желал всем добра.

— Проехали. Если ты такой умный, скажи, какая связь между всем тем, что изучал Моритц? Между сознанием, подсознанием близнецами, эмпатами, переселением душ, реинкарнациями, искусственным интеллектом, регенерацией и болезнями, связанными с остановкой старения?