Ликос задавался вопросом, когда он разберется с принцессой Свардии Марит. Она вела себя совершенно иначе, чем он ожидал. С того момента, как поезд приехал в Милан и чем ближе и ближе они подходили к этому, видимо, всемирно известному блюзовому клубу, она не переставала говорить. Она буквально светилась изнутри, когда называла известных всем, кроме Ликоса, музыкантов, игравших в «Сфорцандо». Она уже не была такой бледной и растерянной, как в его квартире в Париже.

Марит увлеклась разговором, пока они шли по улицам Милана, не замечая молодого человека, который споткнулся, увидев ее, или женщины, которая толкнула своего спутника плечом за то, что тот слишком долго смотрел на Марит. Марит, казалось, совершенно не осознавала, какой эффект производит, и Ликос знал, что это никак не связано с ее титулом. Из прессы он узнал, что она перестала интересовать журналистов после лыжной аварии, в которую попала в четырнадцать лет.

Ликос пролистал статьи в прессе и фотографии, на которых мать Марит спускалась по ступенькам самолета с выражением беспокойства на лице. Потом были фотографии в больнице и интервью со школьными друзьями из той роковой поездки, в которых говорилось, как они были напуганы и какой безрассудной была Марит.

Ликос чувствовал растущую обиду на ребяческое поведение молодой женщины. В детстве он бы все отдал, чтобы мать проводила с ним больше времени, когда он болел. Но она предпочла отдать его в приют и исчезнуть из его жизни.

Александр рассказал, почему ему нужно, чтобы Марит вернулась в Свардию.

Он поклялся хранить в тайне проблемы бесплодия их сестры, а это означало, что Марит нужно было взять на себя эту роль. И что она сделала? Сбежала. И когда Александру потребовалось больше времени — причина, честно говоря, не касалась Ликоса, — она снова убежала. В музыкальный клуб.

Одним ухом он продолжал слушать, как она разъясняет достоинства разных певиц в кантри-блюзе и классическом блюзе, намеренно подавляя свое раздражение. Чего он не мог осознать, так это того, почему его тело так реагировало на ее присутствие, хотя головой прекрасно понимал, что она избалованная, эгоистичная неженка. Может быть, он чем-то заболел. Это было необъяснимо.

Ликос был хорошо знаком с притяжением и возбуждением. Он был здоровым, мужественным греком, наслаждался своими сексуальными подвигами не меньше, если не больше, чем любой другой мужчина. Но блондинки были не в его вкусе. Принцессы — тоже. А двадцатидвухлетние девицы, которые совершенно не понимали, что делают, точно ему не нравились.

Ликос был так занят своими мыслями, что не заметил, как Марит остановилась и уставилась на здание позади них. Выражение ее лица заставило его замереть от беспокойства.

— Марит? — Он подошел к ней.

В ее глазах блестели слезы, которые она поспешно пыталась смахнуть. Она сглотнула и пожала плечами:

— Все в порядке. Было глупо приходить сюда без… — Марит замолчала, когда снова посмотрела на старое трехэтажное здание.

На табличке с надписью «Сфорцандо» не хватало нескольких букв, плакаты свернулись от старости и отвалились от стен, месяцы, если не годы, дождей и загрязнений уничтожили изображения музыкантов.