Гэри подумал о велосипеде. Резиновых сапожках. О тишине.

– Нам нужно осмотреть оставшуюся часть коттеджа.

Обеспокоенно посмотрев на него, Шерил кивнула.

Ступени были крутыми и скрипучими. По ним тоже тянулись следы темной крови. Лестничная площадка наверху вела к двум спальням и маленькой ванной. Здесь жара была еще более сильной, а запах – еще более отвратительным, если это вообще было возможно. Гэри жестом велел Шерил проверить ванную. На какое-то мгновение он подумал, что она начнет спорить. Ведь очевидно было, что смрад шел откуда-то из спален и именно там разыгралась трагедия. Однако в кои-то веки Шерил не стала возражать старшему по званию и осторожно пересекла лестничную площадку.

Ощутив металлический привкус во рту, Гэри повернулся к двери одной из спален и медленно открыл ее.

Комната женщины. Чистая, опрятная и пустая. Гардероб в углу, комод у окна, большая кровать, застеленная кремовым одеялом без единого пятнышка. На прикроватной тумбочке – лампа и одинокая фотография в простой деревянной рамке. Гэри подошел и взял фотографию в руки. Маленький мальчик лет десяти или одиннадцати отроду, худой и жилистый, с зубастой улыбкой и встрепанными светлыми волосами. Боже, нет, взмолился Гэри. Прошу тебя, нет.

С еще более тяжелым сердцем Гэри вышел обратно в коридор, обнаружив там бледную и напряженную Шерил.

– В ванной пусто, – сказала она.

Гэри понимал, что Шерил думает о том же, о чем и он. Осталась всего одна комната. Одна дверь, за которой их ждало главное открытие. Гэри сердито отогнал муху. Наверное, он затаил бы дыхание, если бы и так уже не задыхался от отвратительного запаха. Поэтому он просто взялся за ручку и рывком распахнул дверь.

Шерил была достаточно стойкой для того, чтобы ее стошнило, однако Гэри все равно услышал, как она с трудом сдерживает рвоту. Его собственный желудок тоже подпрыгнул, хотя он сумел сразу же обуздать рвотный позыв.

Гэри был неправ, когда подумал, что дело дрянь. Дело было сущим дьявольским кошмаром.

Мальчик лежал на кровати, одетый в футболку на несколько размеров больше, на нем были мешковатые шорты и белые гольфы. Их резинки впивались в раздутую плоть его ног.

Ярко-белые носки, подумал Гэри. Ослепительно белые. Без единого пятнышка, как в рекламе стирального порошка. Или, возможно, они казались ему такими, из-за того что все остальное было красным. Темно-красным. Пропитавшим безразмерную футболку, залившим подушки и простыни. Там, где у мальчика должно было быть лицо, виднелась лишь кровавая каша, стершая все его черты. В этой каше сновали черные мухи и жуки.

Гэри мысленно вернулся к разбитому экрану телевизора, к луже крови на полу – и внезапно все понял. Мальчика вновь и вновь били лицом об экран, а затем колотили им об пол до тех пор, пока это лицо не утратило свои черты, пока его фактически не осталось.

Возможно, дело было именно в этом, подумал Гэри, поднимая глаза. И именно тогда он еще раз увидел красный цвет, который резко оттенялся на общем фоне. Ярко-красный. Настолько интенсивный, что его просто невозможно было не заметить. Надпись, выведенная кровью на стене прямо над телом мальчика: